Новый Мир ( № 12 2009)
Шрифт:
Вместе с Вашим драгоценным письмом я получила и оттиск «Promemoria»5. (Знаю что в Париж посланы Вами для меня Ваши 4 тома — но я не получила еще ни одного.Надеюсь — получу… Спасибо, спасибо!) Отрывок из Ваших воспоминаний — об Ахм<атовой> и Паст<ернаке> — я читала еще в английской газете. А теперь прочла всё по-русски, в переводе и под редакцией Флейшмана и Сегала. Гм. Перевод очень неровный, иногда удивляешься — что же с этими учеными людьми приключилось? Но это неважно. «Встречи с русскими писателями» очень удались Вам; ярче всех удался Пастернак, его речь, его облик — то, что еще не удавалось никому. (Кроме его самого: Вы читали переписку Б<ориса> П<астернака> с Ольгой
Насчет АА и КИ вкралась в Ваш текст маленькая пустяковая ошибка: АА никогда не ехала вместе с КИ в Ташкент. Ехала она со мной, а К. И. был в это время уже в Ташкенте и встретил нас на вокзале7. Но это несущественно. У АА конечно были против К. И. в разное время разные неудовольствия по разным поводам. Лучше всего, мне кажется, относилась она к нему в самые последние годы. Он же всегда относился к ней с восхищением.
Недавно я окончила маленькую работу о Марине Цветаевой. Я встретилась с ней впервые — 26 августа 41 года; она покончила с собой 31 августа… Мы провели вместе полдня 27-го. Моя запись, сделанная через 3 дня после самоубийства, пролежала нетронутой — и неперечитанной! — сорок лет. Недавно мне попал в руки один неопубликованный документ, помеченный 26 августа 41 года, очень выразительный, и это побудило меня отложить другие работы и привести в порядок свою запись8.
Отнимут ли дачу — т. е. разорят ли музеи — Пастернака и КИ — неизвестно. Союз Писателей подал на нас и на сына Б<ориса> Л<еонидовича> в суд; собеседование с судьей уже состоялось; а дальше — дальше молчание и неизвестность. Число посетителей на обе дачи удвоилось. Многие плачут. Многие пишут во всякие инстанции. Многие — насчет КИ — просто не верят: «ведь 31 марта юбилей, столетие». Да, 31 марта юбилей. И очень пышный. И, как всегда, когда дело касается К. И., кроме казенных мероприятий чувствуется искренняя, истинная, никем не насаждаемая народная любовь к нему. Я часто и сильно ощущаю ее на себе. Вот адрес на одном письме из Сибири:
«Москва. Лидии Корнеевне Чуковской. Дочери доктора Айболита».
И — дошло…
Комнаты КИ в Переделкине удивительно выразительны. Не всякий человек — даже и великий и величайший — выражает себя в своем жилье. КИ в своих комнатах, безо всякого умысла и замысла, выразил себя вполне — свою жизнь и свою работу — и над Чеховым, и над Некрасовым, и над Блоком, и над Уолтом Уитменом, и над Уайльдом иО’Генри, и над детскими сказками, и над «Современниками», выразил свою личность — вот почему и зеваки, и знатоки, и малые дети придя, не уходят часами, а потом приводят друзей и смотрят и слушают снова. Один приятель К. И., никогда у него на даче не бывавший, недавно, войдя в его кабинет, сказал:
— Боже, как эта комната похожа на него!
…Музей Чуковского устраивать не надо — он устроен. Все деньги от его гонораров мы тратим на поддержание этого разваливающегося дома. Теперь его хотят отнять и поселить там «очередника». За нас, кроме частных граждан, заступается «Общество по охране историч<еских> памятников». Посмотрим. Я молчу, но на суде заговорю… А пока что через наш музей, без единого объявления, прошло более 30 тысяч человек. Русских, советских, иностранцев, туристов, славистов. Шведы, англичане, американцы, французы, японцы, мексиканцы. Но более всего русские, русские, знающие наизусть его стихи и прозу и помнящие, что он, в своем роде, «д<октор> Айболит».
К юбилею готовится много дребедени, но кое-какие выставки и публикации будут в самом деле интересные. Например, в журнале «Юность» № 3
моя дочь публикует отрывки из его дневника. Она благодарит Вас за привет, просит кланяться и пошлет Вам «Юность». (Дневник К. И. вел с 1901 по 1969 год…А это — крохи.)
Вы пишете (в письме), что Ваш разговор с АА в 56 году был не таков, как переданный мною. Я могу ручаться только за точность воспроизведения, за то, как передала мне этот разговор АА; а каков разговор был в действительности? Это знаете Вы, но не знаю я… Раз вы попали в лирический поток сознания АА — она неизбежно — как и в любом своем лирическом произведении — обречена была заняться мифотворчеством.
Я не совсем понимаю эпиграф из Ахматовой к Вашим воспоминаниям9. Ну да, она права: человеческая память не в состоянии помнить всё подряд, мемуарам нельзя верить. Но почему нельзя верить письмам и дневникам? Ведь тут память ни при чем, ведь письма и дневники пишутся одновременно с событиями? Не напутала ли тут что-нибудь т. Мандрыкина — хранительница архива Ахм<атовой>, кот<орый> вообще закрыт.
Если это письмо дойдет до Вас и если у Вас хватит времени дочитать его и если захотите ответить — не напишете ли, над чем Вы сейчас трудитесь, какие Ваши работы нам предстоят?
Когда АА узнала, что Вы пишете об О<сипе> М<андельштаме>, она мне сказала: «Никому не завидую, никому не завидую, а этому завидую».
Я сама себе завидую, что получила от Вас такое письмо.
Крепко жму Вашу руку и еще раз благодарю.
Л. Ч.
1 Это письмо И. Берлина печаталось в подборке писем читателей к Л. К. Чуковской о ее «Записках об Анне Ахматовой» (см.: «Сколько людей! — и все живые!». «Знамя», 2005, № 8, стр. 165 — 166).
2 Строки из стихотворения В. Маяковского «Хорошее отношение к лошадям».
st1:metricconverter productid="3 См" w:st="on" 3 См /st1:metricconverter . Записки, т. 2, стр. 315.
4 «Возмездие». Гл. первая.
5 «Для памяти» (лат.).
6Борис Пастернак. Переписка с Ольгой Фрейденберг. New York, Harcourt Brace Jovanovich, 1981.
st1:metricconverter productid="7 См" w:st="on" 7 См /st1:metricconverter . Записки, т. 1, стр. 250 — 256.
8 Неопубликованный документ — собственноручная записка Марины Цветаевой. — В августе 1941 года, за несколько дней до самоубийства, Цветаева подала заявление с просьбой принять ее судомойкой в открывающуюся в Чистополе столовую Литфонда. Автограф Цветаевой передал Л. К. сохранивший его В. И. Халтурин (в настоящее время автограф находится в московском Доме-музее М. И. Цветаевой). См. также: Лидия Чуковская. Предсмертие. — «Время и мы», Нью Йорк; Иерусалим; Париж, 1982, № 66,
стр. 201 — 231.
9 Приводим этот эпиграф: «Всякая попытка связных мемуаров — это фальшивка. Ни одна человеческая память не устроена так, чтобы помнить все подряд. Письма и дневники часто оказываются плохими помощниками. Анна Ахматова».
st1:metricconverter productid="12. Л" w:st="on" 12. Л /st1:metricconverter . К. Чуковская — И. Берлину
1 сентября 1989. Москва
1/IX 89
Dear sir Isaiah!
Я снова решаюсь беспокоить Вас одним и тем же вопросом.
Мне — для 3-го тома моих «Записок об Анне Ахматовой» необходима одна справка, которую можете дать мне только Вы.
9 января 1966 года я навещала Анну Андреевну в больнице. Я ей передала слова Корнея Ивановича: «Вышла статья сэра Исайи Берлина о Мандельштаме». Анна Андреевна ответила так: «Это событие. Непременно скажу Наде»1. В двадцатых числах января st1:metricconverter productid="1966 г" w:st="on" 1966 г /st1:metricconverter . Корней Иванович прислал мне для Анны Андреевны 1-й том Собрания ее сочинений2 и, как он ей пишет в письме: «Статью нашего друга».