Новый Мир (№ 2 2010)

Очень коротко сойдясь с Давидом в первые послевоенные годы, я еще больше понял, чем он отличался от всех нас. Поэты, которые, по нашему счету, находились как бы в тылу (я перечислил их в начале этих записок), для него были на передовой. К ним он прибавлял всю русскую поэзию во главе с Пушкиным, которого мы считали чем-то святым, но отдаленным, а он, Самойлов, — близким и живым. Может быть, те, о ком я пишу и кого уже нет на свете, возразили бы: дескать, и для нас Пушкин был живым и близким. Но ведь это мои воспоминания. Пишу — как казалось, как запомнилось, может быть только мне. Во всяком случае, когда на вопрос: “Кто твой любимый поэт?” — Давид отвечал: “Пушкин”, звучало это не как само собой разумеющееся, а как открытие, как сокровенное признание.

Наступил момент, когда я в своих заметках могу сказать: остальное в стихах Самойлова.

К Слуцкому известность пришла несколько раньше. Я был на первом знаменитом его выступлении в Союзе писателей. Кажется, это было на собрании секции поэтов. А знаменитым оно было потому, что выступление Бориса резко разделило присутствующих на тех, кто принял молодого поэта безоговорочно, и на тех, кто не принял вовсе. Разгорелся довольно шумный спор. Даже когда Борис начал публиковать свои стихи, спор продолжался, но уже в печати. Противники поэта объявляли недостатками его, теперь уже безоговорочно принятые, достоинства. Договаривались до того, что Слуцкий якобы пишет не по-русски. Как это нередко бывает, спор вокруг его имени только увеличивал популярность поэта.

Самойлов, ближайший друг Слуцкого, входил в поэзию, не вызывая особых споров. Однако его голос звучал все увереннее, его имя в числе лучших русских современных поэтов называлось все чаще. Два друга. Какие разные характеры, какие разные поэты, какая разная у них слава!

Почти все, что написал Самойлов, во всяком случае многое, я сначала слышал с его голоса. Особенно меня в то время поразила поэма “Снегопад”.

В сборниках, которые у меня под рукой, нигде не проставлена дата, но я помню, он читал ее мне очень давно…

Война. Солдат в отпуске. Снегопад. Солдат ждет трамвая, хотя ехать ему некуда, разве что на вокзал. На остановке женщина. Дома ее никто не ждет.

И ей ждать некого. Разговорились. “А можно к вам?” Ответила: “Да”. В ее комнатенке холод. Растопили печку. Сварили картошку. Нашлась поллитровка.

От тепла, еды, водки его разморило. Уснул, уткнувшись лицом в ее колени. Утром проснулся — записка: “Если хочешь, оставайся”. Все…

Я не посмел бы пересказывать стихи. Но это сюжетная поэма. Правда, лирическая. А это предполагает сопереживание с героем, когда хочется сказать: и у меня так, это про меня.

Когда я впервые увидел на сцене ранние пьесы А. Володина, мне вспомнился почему-то самойловский “Снегопад”. Это было тем более неожиданно, что Самойлов не любил нашу так называемую психологическую драму. Говорил: пьесы “из жизни инфузорий”. Я ему: “А Володин?”. Он в ответ: “Володин — поэт, причем лирический”.

Меня не удивило, когда эти два близких мне человека стали друзьями.

Татьяна и Сергей Никитины прекрасно поют два моих любимых стихотворения Самойлова: “Из детства” и “Выезд”. Слушая эти стихи, я в который раз могу подумать: “И у меня так”. Но это реакция слушателя, читателя, а не поэта. А ведь я как-никак тоже пишу стихи. Поэтому и реагирую иначе. “Про это я уже могу не писать, — говорю я себе, — Давид за меня написал”. Из современников он больше всех написал за меня. Он, Володин и Булат Окуджава.

Боюсь, на мою долю ничего не осталось.

Что бы ты ответил мне на это, Дезик?

Декабрь 1991 г.

Искусство поэзии — 2010

Жолковский Александр Константинович — филолог, прозаик. Родился в 1937 году в Москве. Окончил филфак МГУ. Автор двух десятков книг, в том числе монографии о синтаксисе языка сомали (1971, 2007), работ о Пушкине, Пастернаке, Ахматовой, Бабеле, инфинитивной поэзии. Эмигрировал в 1979 году; профессор Университета Южной Калифорнии (Лос-Анджелес). Живет в Санта-Монике, часто выступает и публикуется в России. Среди последних книг — “Избранные статьи о русской поэзии” (2005), “Михаил Зощенко: поэтика недоверия” (1999, 2007), “Звезды и немного нервно. Мемуарные виньетки” (2008), “Осторожно, треножник!” (2010). Веб-сайт:

http://college.usc.edu/alik

Постоянный автор “Нового мира”.

Поэт, сказавший, господи прости,

Поэзия должна быть глуповата,

Был наше все, и потому для нас

Так это ясно, как простая гамма.

И мы ему давно уже простили

Рифмованную гиль, и взгляд, и нечто,

Туманну даль, и глупую луну,

И даже те, те, те и те, те, те .

Тем более он понимал, что проза —

Совсем иное дело, ибо мыслей

И мыслей точных требует — без них

Блестящие не служат выраженья

В ней ни к чему; любимца ж муз смешит

Хлопочущий над мыслями прозаик:

Поэту дай он мысль, какую хочет,

А лучше — глупость, в смысле глуповатость,

Тот завострит ее с конца и, рифмой

Летучей оперив, запустит в цель,

И дело в шляпе.

Ну, а если нет?

Что делать с тем, что где-то по соседству

С поэтом чувств, в его тени невидный,

Творил другой, чей голос был негромок

И дар убог, как сказано в стихах,

Но кто снискал венец поэта мысли, —

Как если б вправду сумеречность слога

Была залогом мыслей глубины.

Но он занес, как некий херувим,

Нам пару строчек интеллектуальных —