Новый Мир (№ 4 2010)
Шрифт:
Смерть Толстого, конечно, не похожа ни на одну смерть в мире. Он ни разу не ослабел, не пожаловался, был ровно и мягко добродушен со всеми, кто его окружал. Но и ни разу ни в чем не раскаялся и не засомневался. Ни в чем не дал слабины. И только был один момент, когда Толстой был по-настоящему жалок.
Когда рядом с ним дежурила старшая дочь Татьяна, он вдруг сказал: «Многое падает на Соню. Мы плохо распорядились». Татьяна поняла, что отец имел в виду, но переспросила его: «Что ты сказал, папба?» — «На Соню, на Соню многое падает», — повторил Толстой.
И потерял сознание.
В
Херсонский Борис Григорьевич родился в 1950 году. Окончил Одесский медицинский институт. Заведует кафедрой клинической психологии Одесского национального университета. Автор нескольких стихотворных сборников, лауреат премии “Anthologia” за поэтические книги “Площадка под застройку” и “Вне ограды”. Живет в Одессе.
Цикл стихотворений
* *
*
Начало восьмидесятых. Владыка Гурий (Петров)
получает какую-то грамоту от властей.
Владыка нынче не в духе. Вчера наломали дров
трое семинаристов. Запустили гостей
в общежитие. Правда, обошлось без девиц,
но лучше бы уж девицы — все поступают так.
Начальник борьбы за мир говорит о защите границ.
На средства епархии, вероятно, построили танк.
Гурий тучен, отечен, одышлив, разряжен в парчу.
В зале душно. Какой-то лозунг на полосе кумача.
Гурий молится в сердце своём: “Я этого не хочу!”
Товарищ вещает про плуг, перекованный из меча.
“Я не верю в Бога (конечно не веришь), но я
верю в Русскую Церковь (еще бы! Зал
взрывается аплодисментами), в епископат ея…”
(“Ея” — славянизм.) Ну что же, неплохо сказал
товарищ, а перед собранием, зайдя в кабинет,
велел: “Не трогайте мальчиков, это свои,
от соседей”. И надо прищучить гэбистов, но нет,
теперь не выгонишь их, пусть бесятся, бугаи.
Христос страдал и Церкви велел страдать,
Вот, обведут стукача трижды вокруг алтаря.
Прочитаешь над ним: “Божественная благодать,
недугующия врачуя”1. Молитва пропала зря.
Ничего не изменишь. “Аксиос!2 Многая лета!”В Дому
Божьем полно постояльцев, приятелей Сатаны.
Снова: “Многая лета, Владыко!” Впрочем, ему
жизни месяца два, и те ему не нужны.
* *
*
Митрополит Гурий устал. Сегодня с утра
принимали владыку Нектария. Грек,
пронырливый остренький старец. Август. Жара.
Литургия. Молебен. Потом полтора
часа катались по городу. Смех и грех.
Тычет пальчиком в купола, спрашивает — где кресты?
Гурий ответствует — сняли, отправили золотить.
Лучше б спросил Нектарий — како блюдете посты?
Весь народ постится, век партию благодарить.
Вместо среды и пятницы — вторники и четверги.
Рыбные дни в столовых. А рыбки-то вовсе нет.
Очереди у лотков — Господи, помоги,
за цыпленка убьют друг друга, как будто бы Божий свет
сошелся клином на синем скелетике — две трехпалых желтых ноги.
Что до крестов, владыко Нектарий, то их “золотят”
лет тридцать. В храме теперь планетарий. Делают что хотят.
А тут еще панагия3! Подошел и совлек
с Гурия, а взамен надел свою, серебро, резьба по кости,
такое братание, получается, панагия — не кошелек,
а вышло подобие кражи. Боже, прости
многогрешного Гурия! Эмаль, восемнадцатый век,
золото, жемчуга, работа — второй не найти!
Вот такой обмен получился. Изворотливый грек!
Улетают вечером. Ангела им в пути.
А впрочем, и тут — серебро, слоновая кость, размер
с яйцо. Аметист в короне. Вещь совсем не плоха.
Владыка Гурий открывает красного дерева секретер
и кладет панагию в ящичек — подалее от греха.
* *
*
Владыке Гурию снится: он в окопе сидит,
стрижен под ноль, от голода брюхо свело, продрог.
Он штрафник. Рядом с ним в наколках бандит.
Шутит: пристрелят — сразу узнаешь, есть ли Бог!