Новый Мир (№ 6 2009)

О’Хара медленно опустил ее на пол и огляделся. Узкая пещера, чадящие факелы; камень, на котором валяются обрезки веревок; пустая клетка; четыре мохнатых комка на полу. Мертвый мужчина, чья правая рука чуть вытянута вперед; мертвая женщина.

— Пойдемте, Адам, — сказал О’Хара без выражения. — Мы и так чуть не остались на хребтах чужого безумия.

XXII

— Мистер О’Хара, вы живете в большой, пестрой стране — вам, уж простите, трудно вообразить, до чего однообразен мир. Везде — бесплодные хотения, напрасный труд, везде — богатство и нищета, беспросветность обыденной жизни, бо2льшая или меньшая глупость властей.

Чехов понурясь сидел на гостиничной кровати, свесив руки между колен; О’Хара — напротив него, в плетеном кресле. За окном было тускло; в десятых числах ноября на Южном Цейлоне меняются ветра, и Коломбо становится похож на осеннюю Ялту: сизое море под серым небом и устало покосившиеся деревья. Стояла тишина, какая бывает перед дождем: вот-вот — и зашуршит, но пока нет ни ропота, ни ветра — одно терпеливое ожидание, а к набегающим волнам уже привык и не слышишь. В углу номера, возле письменного стола, что-то попискивало в квадратной клетке, накрытой цветастым платком. До отбытия “Петербурга” оставалось еще больше часа.

— Я приехал на Цейлон, “место, где был рай”, — продолжал Чехов взволнованно, — и что нашел? Все то же, но еще игру разведок — не отрицайте и не подтверждайте, я давно уже все понял, — да нарушил покой мирных опиумных контрабандистов. Ведь этот китаец отчего-то решил, что мне всучили в Канди какое-то зелье?

— Да, вроде того, — кивнул О’Хара.

— Какая скучная история, — сказал Чехов. — Какой однообразный, неизменный, бесконечно скучный мир.

— А вы бы хотели иначе? — спросил О’Хара.

— Нет-нет, — быстро ответил Чехов. — Нет, ни за что. Ведь это и вправду лучший из миров. Вернее, единственно возможный.

— Один добросовестный журналист, — перебил О’Хара, — сообщает, что на русских Командорах даже морские котики стонут: “Scoochno! Ochen scoochno!”

— Не шутите, — попросил Чехов. — Поймите, ведь люди не ездят на Северный полюс, не залазят на айсберги — они едят, пьют, а жизнь в это время проходит за стеной; они влюбляются, женятся и бывают несчастны. Вот и все. Остальное — проблески... исключения, за которые приходится платить, и платить дорого.

О’Хара не ответил ничего.

— Помните, за мной еще один вопрос — ну, третий? — сказал Чехов, выпрямляясь.

— Что? А, да, пожалуйста.

— У меня их два, — улыбнулся Чехов. — Первый. Это вы подослали ту девицу?

— Нет, не подсылал. — О’Хара заложил ногу за ногу. — А еще?

— Почему вы меня не убили — там, у реки? — На миг запнувшись, Чехов заговорил быстро: — Я не спрашиваю, почему вы хотели это сделать, — я же вижу, вы человек, который без причины на такое не пойдет; почему не выстрелили? Хотели поймать китайца на живца?

— Это была вторая мысль, — кивнул О’Хара. — А первая... Не знаю, поймете ли вы, но выстрелить там и тогда было бы... как это по-русски?.. ну, скажем, неспортивно.

— Кажется, я понял, — сказал Чехов. — Кажется, понял.

— Что ж, — сказал О’Хара, — прощайте. Я рад знакомству и хотел бы только, чтобы оно состоялось в менее... профессиональных обстоятельствах.

— Я тоже рад встрече, — сказал Чехов, протягивая руку. — При любых обстоятельствах, мистер О’Хара.

— Ким, — сказал О’Хара. — Просто Ким.

Неловкое молчание заглушил пароходный гудок.

— Вы напишете об этом? — спросил Ким.

— Уже написал. — Чехов кивком указал на стол, где лежала небольшая стопка желтоватой бумаги. — Вчерне, конечно, зато обо всем — не беспо­койтесь, без лишних подробностей. Коломбо, железная дорога, Канди, забавный монах... Кстати, спасибо за книги, они мне очень помогли.

Ким повел рукой: не стоит упоминания.

— А вот напоследок, — сказал Чехов, — хочу показать вам мое главное цейлонское приобретение. Смотрите, — он встал и сдернул накидку с клетки, — какие очаровательные мангусты, самец и самочка. Я их купил на базаре — помните, торговец стоял на том самом углу, где мы встретили вашего преступного китайца. Прелестные зверьки, только все время норовят выскочить.

— Вас обманули, — сказал Ким, приглядываясь. — Один точно самец мангуста, а вторая — циветта, ее приручить нельзя.

— Как? — поразился Чехов. — Которая?

— Осторожно! — крикнул Ким, но было поздно. Дверца отворилась, и мангуст прыгнул на письменный стол.

XXIII

— ...А дальше было совсем несложно. Русским резидентом оказался ночной портье “Галле фейс”. Сун Ло Ли знал об этом и шантажировал его: китаец велел любыми средствами направить Чехова в Канди, что, собст­венно говоря, совпадало с намерениями резидента. Кажется, оба полагали, что смогут в последнюю минуту обмануть друг друга и заполучить товар для своих хозяев. Мысль составить записку из газетных вырезок подсказала повесть мистера Дойля, которую портье как раз прочитал, а подбросить листок он поручил своему агенту, коридорному отеля “Гранд ориентл”. Вот и все, дело закрыто. Поздравляю с повышением.

Лейтенант Адам Стрикленд с легким смущением поклонился и спросил:

— А как же секта рыбопоклонников?

— После смерти Сун Ло Ли она не опасна. Ни один из тех, кого мы выловили, не имеет представления ни о том, где искать монаха из Канди, ни как говорить с “хозяевами”. Лавочники, пожелавшие власти...

Адам вздохнул. Тут, в чистоте выбеленного полицейского участка...

— Знаете, мистер О’Хара, здесь... вот газовый рожок, вот телеграфический аппарат, пишущая машинка... эта секта, этот жуткий склеп кажутся такими нелепыми... просто невозможными. Нет, я знаю, что тайные общества, всякие там древние культы — не выдумка, я читал “Признания душителя”... да господи, я же был там!.. — но все равно, какое-то оно...

— Просто чужое, — вздохнул О’Хара, закуривая дешевую сигару (так и не смог от них отвыкнуть за все эти годы). — Мы оказались в мире, который основан на том, что для нас — вульгарная несообразность. Это бывает. А представьте, каково было доктору Чехову попасть в наш мир. Ведь он совершенно уверен, что жизнь в основах своих одинакова всегда и везде. — О’Хара затянулся, поморщился и в раздражении затушил сигару. — В его мире не происходит ничего, ничто не может измениться, разве только умереть, а человек беспомощен и даже не помышляет о том, чтобы... Вообразите, Адам, что вы живете в йоркширской глубинке и хотите на некоторое время перебраться в Лондон. Ваши действия?