Новый Мир ( № 6 2010)

Последний гонят долг отдать

К умершей матери байстрят,

Девчаточек, как ту отару.

Когда же будет суд, и кара

Настигнет ли царят, царей,

И правда будет меж людей?

Иначе солнце вспять пойдет

И землю грешную сожжет.

Тимофеевский Александр Павлович родился в 1933 году. Поэт, драматург, сценарист. Автор нескольких лирических книг. Лауреат новомирской премии «Anthologia» (2009). Постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.

Не стоит царство без грозы?

Каграманов Юрий Михайлович родился в 1934 году. Публицист, философ, культуролог. Автор книги «Россия и Европа» (1999) и многочисленных публикаций. Постоянный автор «Нового мира».

— Кто ж он, народный смиритель?

— Темен, и зол, и свиреп:

Инок у входа в обитель

Видел его — и ослеп.

Александр Блок

От Ивана IV к Сталину и дальше

Примечательное и невеселое явление: величание Сталина, открытое или

прикровенное, ставшее характерным для последних лет, тянет за собою величание другого тирана — Ивана Грозного. Одно из подтверждений тому — проект со странным названием «Имя Россия», осуществленный в конце 2008 года на втором канале ТВ, где Грозный вошел в число двенадцати финалистов [1] .

Для сравнения: памятник Тысячелетия России, поставленный в Великом Новгороде в монархические времена (точнее, в 1862 году) и собравший на одном пьедестале выдающихся в том или ином отношении российских деятелей за тысячу лет (числом, если не ошибаюсь, близко к восьмидесяти), для первого русского царя места не нашел. Хотя нашел место для его сотрудников периода его многообещающей молодости Алексея Адашева и протопопа Сильвестра. И даже для царицы Анастасии Романовны, первой жены Ивана Грозного, рано умершей.

Что касается проекта «Имя Россия», то он странен не только названием. Очевидно, замысел его организаторов состоял в том, чтобы определить путем голосования, кто из исторических лиц наилучшим образом «представляет» Россию. Но нельзя ответить на этот вопрос без уточнения, в каком аспекте он поставлен, а такого уточнения сделано не было. В одном случае ответ лежит на поверхности: образованное (и неуклонно тающее) меньшинство знает, что самое полное выражение д у ш и России — Пушкин; таковым он останется, кто бы за кого ни проголосовал. В другом случае, если речь идет о государственных деятелях, удовлетворительного ответа в принципе найти невозможно. Тут поневоле оказываешься в положении гоголевской невесты, из различных черт своих женихов пытавшейся составить сборный портрет.

Величание Грозного в свою очередь поддерживает величание Сталина. Каждый из них в отдельности представляет собою в истории России некую геометрическую «точку». А через две точки уже можно провести линию и при желании дать ей продолжение в будущем. А такое желание есть, увы, у очень значительного числа наших сограждан. Вот характерное суждение обозревателя газеты «Советская Россия»: «Традиция подобного народного царя в отечественной истории начинается именно с Ивана Грозного и заканчивается Сталиным. Грозный и Сталин — это два маяка русской истории» [2] . Историк и публицист В. Денисов: Сталин продолжил «работу Ивана Грозного, назвавшегося царем, укрепившего единство страны и обуздавшего боярское своеволие»; в свою очередь и дело Сталина, по убеждению автора, ждет продолжения [3] .

Можно возразить, что названные личности — это не два маяка, а, напротив, два темных столпа, отбрасывающих зловещую тень на наше настоящее и наше будущее. Но не всякий, кто так думает, согласится с тем, что из этой тени можно выйти.

«Так всегда было»

Возьмем два фильма, имевших некоторый резонанс: телесериал «Иван Грозный» Андрея Эшпая («о тайных страницах жизни первого русского царя») и кинофильм «Царь» Павла Лунгина [4] . И там и там образ царя Ивана создается «по Карамзину»: это был изверг, не заслуживающий снисхождения. Хотя у Эшпая находятся для него некоторые частичные оправдания: бояре-де готовы были переметнуться на сторону Литвы, опричнина же якобы была учреждена ради более успешного ведения войны с Ливонией.

В то же время в обоих фильмах есть определенное противоречие. С одной стороны, царь выглядит безумцем; во всяком случае, таковым его должен воспринимать современный зритель. На самом деле Иван не был безумцем, просто он был очень средневековым (в общеевропейском смысле этого понятия) человеком: искренняя, даже истовая религиозность соединялась в нем с неукротимостью природных страстей, притом наихудшего свойства.

С другой стороны, исключительность фигуры Ивана микшируется; в политической истории России он предстает если не вполне нормальным, то, во всяком случае, очень характерным явлением. В одном из интервью Лунгин сказал, что Иван «заложил основы российского понимания власти, основы нашего общества» и что «его личность до сих пор присутствует в нашей жизни». У Эшпая сам царь говорит, имея в виду собственные зверства: «Так всегда было». И еще, обращаясь к боярам: «Умру я — друг друга перережете, реки крови прольете». Какое-то иррациональное зло рассеяно в воздухе, так что может сложиться впечатление, что и царь оказывается едва ли не жертвой. Неподкованный зритель вправе подумать, что резня составляла основное содержание русской политической жизни, как до Ивана, так и после него.

Историк А. А. Янов тоже плохо думает об Иване, но тоже не считает возможным выйти из его тени. В русской истории он видит «чудовищную спираль», почти «замкнутый круг — с той единственной разницей, что возвращение и начало следующего оборота происходит на более высоком уровне военно-промышленной сложности» [5] . Янов даже называет Грозного Иваном Бессмертным (замещение Кощея?).

А кто рискнет заглянуть в будущее, может прочесть повесть Владимира Сорокина «День опричника», где автор из материалов, оставленных опричниной и сталинщиной, слепил (не очень удачно) некоего собирательного монстра, одновременно смешного и страшного, и отправил его жить в 20-е годы текущего столетия. До которых уже, как говорится, рукой подать… Что ж, тогда —

И вкруг оси опишет новый круг

История, бездарная, как бублик? [6]

Но вот что пишет автор, которого в идеализации российской истории никак нельзя заподозрить, — Щедрин, в той самой «Истории одного города» (глава «Поклонение Мамоне и покаяние»), тональность которой оказалась столь заразительной для отечественных сатириков послесоветских лет: «...в истории действительно встречаются по местам словно провалы, перед которыми мысль человеческая останавливается не без недоумения. Поток жизни как бы прекращает свое естественное течение и образует водоворот, который кружится на одном месте, брызжет и покрывается мутною накипью…» Но провалы возможны только там, где есть поступательное развитие, иначе говоря, где есть с чего проваливаться. И опричнина и сталинщина должны быть поняты как перерывы, провалы, срывы в общественном развитии России [7] .

Конечно, два этих феномена, отстоящих друг от друга на четыре столетия, по многим признакам сильно отличаются, но и типологически общего у них тоже много, отчего сравнение их дает эвристическую пользу, высвечивая некоторые малозаметные доселе вещи. И кое-что проясняет в настоящем. Ибо message, исходящий от них, порою звучит на одних и тех же частотах.

Царь или вождь?

Прежде всего, оба тирана, назовем их так, как их и должно называть, поставили своей целью укрепление централизованного государства и рост его внешнего могущества. Рассмотрим сначала случай Грозного.