Новый Мир ( № 6 2010)

В сильном централизованном государстве Московская Русь изначально угадала свою судьбу. Позднейшим поколениям эта судьба зачастую представлялась злосчастной. Не счастливее ли были богатырская Киевская Русь и вольная Новгородская земля? Наверное, это так. Только ведь именно московскими людьми, самоотверженными усилиями нескольких их поколений был создан остов того, что впоследствии стало великой, и не только своими размерами, империей. Без сильной централизованной власти она просто не состоялась бы.

Но сильное централизованное государство было создано еще предшественниками Ивана IV, так что он пришел, можно сказать, «на готовенькое». Попервоначалу, в ранний, «светлый» период своего царствования (примерно до 1560 года), он даже способствовал упорядочению государственных дел, создав правительство из талантливых администраторов — «Избранную Раду» во главе с Адашевым и отцом Сильвестром. Но потом с ним «что-то случилось»: какая-то цепочка мыслей замкнулась в его голове. Наделенный от природы сильным, быть может даже выдающимся умом, он легко усваивал и по-своему переосмысливал те мысли, которые он где-то вычитал или у кого-то услышал. Несомненное влияние оказали на него сочинения Ивана Пересветова. О последнем мало что известно, некоторые историки полагают даже, что такого человека вообще не существовало и это был псевдоним, под которым писал какой-то другой автор. Не суть важно; сочинения его были прочитаны царем, и это главное. Основной идеей Пересветова было создание военизированного государства по турецкому образцу, в котором царь мог бы опираться на подобие янычарского корпуса, преданного лично ему и вознесенного над остальным населением (янычар отрывали от родителей еще в младенчестве). Заслуживает внимания еще одна мысль Пересветова: царь должен править не обязательно так, как пошло «от дед и от отец», но руководствоваться в первую очередь «философской мудростью».

По некоторым данным, царь был знаком, в пересказе, и с работами Макиавелли. В своей книге «Властитель» («Il Prenzipe» в тогдашнем написании) Макиавелли выдвинул ряд идей, далеко опередивших его время (Макиавелли умер в 1527-м, за три года до рождения Ивана IV) — даже в передовой тогда Италии. Одна из них могла запасть в душу русскому царю: подлинный властитель тот, кто з н а е т, куда ведет свой народ; только знание сообщает ему полновесную легитимность. По сути Макиавелли рисовал образ не наследственного монарха, но вождя грядущих времен. Зачем Ивана, стопроцентно легитимного Рюриковича, «царя от головы до ног», потянуло испробовать роль вождя (о чем свидетельствует его образ действий после 1560 года) — сие есть загадка его души.

Учреждение опричнины (формально в январе 1565 года), как писал Г. П. Федо­тов, было равнозначно социальной революции. Целью ее стало если не полное искоренение боярства как класса, то, во всяком случае, оттеснение его на вторые роли. Надо всеми было поставлено шеститысячное войско опричников, слепо преданное государю и составленное из худородных дворян и всякого рода проходимцев, среди которых было немало иностранцев — немцев, шведов и так далее (у Ивана не было предубеждения против иностранцев, так что подчеркивание «квасного» духа будущей опричнины у В. Сорокина может опираться на опыт сталинщины, но не исторической опричнины). Создается, таким образом, новый служилый класс и с ним вместе новая система управления, в значительной мере подменившая старую Боярскую думу и все местные учреждения, какие тогда существовали. Между тем бояре, те, что заседали в думе, и те, что сидели на местах, вовсе не были так плохи, как это стало принято считать в советской исторической науке. Примечательно, что такие выдающиеся предшественники Ивана IV, как Дмитрий Донской и Иван III, успешно сотрудничали с думой. В. О. Ключевский в классическом труде «Боярская дума Древней Руси» показал, что именно дума была творцом сложной и во многом эффективной системы управления на Руси, вплоть до эпохи Петра I, когда она не была ликвидирована, но трансформировалась в другие по названию учреждения.

Но дело было не только в социальной и административной реформе (в которой при желании можно найти и позитивные моменты). Самый дух опричнины был глубоко враждебен Руси, какою она сложилась исторически. Даже внешне опричники, наряженные в какие-то «футуристические» костюмы, сплошь черного цвета, выглядели не царским войском, а скорее посланцами из преисподней. И главное, террор, который царь развязал их руками, не мог быть до конца объяснен никакими политическими соображениями.

В недоумении писал современник: «Царь возненавидел грады земли своея» [8] . Действительно, ненависть царя была обращена именно к «земле» (недаром опричнина противопоставила себя земщине) — понятие, которое охватывало тогда все сословия в переплетении их интересов, бытовых привычек и так далее; с акцентом на местный «норов» (отраженный в пословицах типа «Что город, то норов, что изба, то обычай»). Позднейший лубок представил Ивана «народным царем», каравшим «изменников»-бояр. На самом деле Иван истреблял не только бояр — со всеми их семействами, включая малых детей, — но и дворовых, крестьян, купцов, посадских людей, монахов и монахинь; даже нищих, просивших у него милостыню, травил медведями. А в походе на Новгород 1571 года все живое, что встречалось на пути опричного войска — «халдеев», как их называли в народе, что «яко нощь, темны», — сплошь отдавалось «вранам на съедение». Как пишет Ключевский, «туга и ненависть поднялась, по словам современника, в миру на царя, роптали и огорчались, однако — ни проблеска протеста» [9] .

П. Б. Струве имел основания назвать царя Ивана «первым русским большевиком большого формата» [10] .

Тех, кто писал об Иване «после Карамзина», поражала невероятная жестокость, с какою производились опричниками пытки и казни, в которых сам царь нередко принимал личное участие. Выразителем общего мнения образованных кругов XIX века можно считать молодого князя Сицкого из драматической трилогии А. К. Толстого, выдавшего Ивану IV следующую нелицеприятную характеристику:

Что значат немцы, ляхи и татары

В сравненьи с ним? Что значат мор и голод,

Когда сам царь не что, как лютый зверь!

Даже у тех немногих историков, которые находили в институте опричнины якобы позитивные моменты (в плане «укрепления государственности» или «продвижения демократии»), «перо выпадало из рук», когда они обращались к зверствам, ею творимым.

Тень Грозного его усыновила

Шагнем теперь в советский век. В 1922 году в Москве вышла небольшая книга историка (будущего академика) Р. Ю. Виппера «Иван Грозный», в которой взгляды дореволюционных историков на «царя-ирода» подверглись самой радикальной ревизии. Позади остался четырнадцатый год:

...В последний час всемирной тишины,

Когда слова о зверствах и о войнах

Казались всем неповторимой сказкой.

(Максимилиан Волошин)

У Виппера никакого интереса к зверствам опричнины вообще нет; этот предмет он оставил отжившим свое историкам с их «моральной отвлеченностью». Для него опричнина была оправданной «местью изменникам»; хотя он и допускает, что изменники могли быть мнимые, но так ли уж это важно! Для Виппера главное, что Иван был «монархом-народолюбцем», ставившим «социальные опыты», которые летописцы описывают в «самодержавно-коммунистических» (?!) выражениях (стр. 40). И другое: что он создал тип «военной монархии», предъявившей стране «непомерные и беспощадные требования» (стр. 42), и это, на взгляд Виппера, было хорошо. «В механизме военной монархии, — восторгается историк, — все колеса, рычаги и приводы действовали точно и отчетливо, оправдывали намерения организаторов» (стр. 49). И еще Виппер хвалит царя за «светски настроенный ум» (стр. 44), а это уже совершенная неправда.

Впечатление такое, что Виппер писал свою книжку специально для Сталина, угадав его будущее, которое для него самого еще должно было оставаться смутным. И книжка дошла до адресата: известно, что Сталин прочел ее или сразу по выходе, или некоторое время спустя. Читал внимательно — об этом свидетельствуют многочисленные подчеркивания в тексте и на полях, притом сделанные сразу двумя карандашами; простым Сталин подчеркивал просто важные для него вещи, красным — очень важные.