Новый Мир ( № 6 2013)
Шрифт:
«Старинный по замаху и абсолютно сегодняшний по содержанию и по форме роман, который читается как актуальная публицистика. Но это не художественная публицистика, это именно роман. Роман идей. Возможно, самый значительный из написанных у нас за последние годы», — добавил Сергей Костырко в «Русском журнале» <![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]> .
Эти мнения повторялись, размножались и варьировались. Например: «До недавнего времени Антон Понизовский был малоизвестным российским писателем, пишущим, как говорят писатели, „в стол”. Но это ничуть не помешало автору создать роман-сенсацию» <![if !supportFootnotes]>[4]<![endif]> (Мих. Довгалюк). Или: «Начнем с места в карьер: „Обращение в слух” — это событие. Дебютный роман телевизионного журналиста Антона
Было бы уж вовсе странно, если б дело обошлось без скептических голосов. И они появились — очень разные. Невнятная рецензия в «Литературной газете» (27 марта 2013), автор которой недоволен романом, но чем именно — объяснить не может, полная иронии реплика Романа Арбитмана в «Профиле» (22 апреля 2013), в которой осмеивается сама возможность серьезного разговора о России, умная статья Вадима Левенталя, цепко ухватившего и художественные просчеты, и логические противоречия идеологизированного текста (увы — именно в ней наконец я прочла, что этот дискурс «окончательно деконструирован Сорокиным», правда, с ироническими многократными извинениями и за слово «дискурс» и за слово «деконструирован») <![if !supportFootnotes]>[6]<![endif]> . o:p/
И наконец, настощий разнос, устроенный на сайте colta.ru (как раз в том стиле, которого я ждала). Сначала Денис Ларионов заявил, что роман дилетантский, текст плох, характеры угловаты, персонажи ходульны, потом Мартын Ганин развил мысли предшественника: карикатурные персонажи изрекают на повышенных тонах трескучие банальности, и вообще все это — плохая литература, графомания <![if !supportFootnotes]>[7]<![endif]> . Но как бы то ни было, мнение о романе было уже сформировано, а негативные рецензии только подлили масла в огонь: какое же это литературное событие без споров вокруг него? Блогосфера отреагировала на критические разносы вспышкой интереса к роману и вполне благосклонными откликами.
Выходило, что ни в чьей защите роман не нуждается: он прекрасно защищает себя сам.
Ну а раз так, можно и не примерять мантию адвоката и ограничиться несколькими суждениями, которые возникли при чтении Понизовского.
Читатель, вероятнее всего, знаком с романом «Обращение в слух» или хотя бы наслышан о нем. Но для порядка я все же обозначу сюжетную схему. o:p/
В романе два слоя повествования. Один — документальный, это рассказы самых разных людей (чаще — женщин) о своей жизни. Другой — фикшн. Вымышленные герои обсуждают невымышленные рассказы, спорят, в спорах раскрываются их характеры, споры являются катализатором сюжета. o:p/
В статье Льва Данилкина, посвященной не столько самому роману, сколько истории его создания, сообщается о том, как автор, чувствуя некоторый «дефицит знаний о жизни», решил провести своего рода социологический эксперимент. Для этого на Москворецком рынке был арендован торговый павильон, поставлен стол с чайником, повешены занавески, и вместе с психологом Татьяной Орловой будущий автор романа принялся зазывать людей рассказать о собственной жизни. Когда рынок себя исчерпал, декорация со столом переехала в одну из больниц города Одинцова. o:p/
Так Понизовский оказался обладателем нескольких десятков историй, записанных на магнитофон, которые требовалось расшифровать и обработать. Мотивировка присутствия всех этих рассказов в романе — простая рамочная конструкция, известная в литературе с древних времен: в «Панчатантре» мудрец обучает сыновей царя и для этого рассказывает им многочисленные истории, Шехерезада рассказывает султану сказки, чтобы спасти свою жизнь. o:p/
В европейской литературе рамочная конструкция усложняется, мотивировка повествования тщательнее прорабатывается. Нужна какая-то причина, чтобы собрать героев вместе и заставить их что-то рассказывать. o:p/
В «Декамероне» такой причиной стала чума: три дамы и семь кавалеров из Флоренции, удалясь из зараженного города в богатое поместье, рассказывают друг другу правдивые истории, чтобы скоротать время. В «Гептамероне» Маргариты Наваррской
французы, отправившиеся на воды в Испанию и застигнутые непогодой, никак не могут попасть на родину и после некоторых приключений встречаются в монастыре, где коротают время, рассказывая друг другу истории. o:p/Рамочная конструкция романа Понизовского трогательно воспроизводит классические образцы. Застигнутые непогодой в Швейцарии (исландский вулкан выбросил столько пепла, что отменены все авиарейсы) двое мужчин и две женщины оказываются в одной гостинице и слушают рассказы. Но не рассказы друг друга — тут ноу-хау ХХI века, а магнитофонные записи «нарративов» простых русских людей, которые расшифровывает 23-летний русский аспирант Universite de Fribourg по имени Федор, уехавший из России в Швейцарию шесть лет назад. Он, дескать, успел подзабыть кое-какие реалии русской жизни. o:p/
Тут надо оговориться, что желающие датировать действие романа по всем памятному извержению вулкана (а такие были) рискуют обмануться: вулкан — вулканом, а роман — романом. Сюжетная линия четко связана с лыжным сезоном. Автору надо собрать русскую компанию на швейцарском курорте, и когда это сделать, как не зимой, в длинные новогодние каникулы, когда горнолыжники и сноубордисты слетаются на свежий снег? А исландский вулкан с непроизносимым именем Эйяфьятлайокудль извергался в апреле и воздушное сообщение было перекрыто 16 — 20 апреля 2010 года. Этот анахронизм, разумеется, сознателен и лишний раз напоминает, что мы имеем дело с вымыслом, с романом, где позволительно не только изменить время извержения вулкана, но и вообще — само это извержение выдумать. o:p/
Есть еще один персонаж, который присутствует в романе постоянно, в виде тени, — это Федор Михайлович Достоевский. Само знакомство героев происходит совершенно по Достоевскому: прислушавшись к разговору молодых людей в швейцарском кабачке (а Федя излагал девятнадцатилетней Леле, московской сноубордистке, застрявшей в Швейцарии из-за злополучного вулкана, тезисы своей работы о писателе), незнакомый респектабельный сосед заговаривает с Федей: «А осмелюсь ли , милостивый государь , обратиться к вам с разговором приличным?..». o:p/
Федя узнает цитату из «Преступления и наказания» — так Мармеладов обращается в трактире к Раскольникову. «Где, кроме Швейцарии, могут сойтись любители Достоевского?..» — в тон отвечает Федя, хоть и не цитатой, но фразой, подчеркивающей родство с Достоевским, хотя бы лексическое. o:p/
Новые знакомцы, Дмитрий Всеволодович Белявский, некогда сам занимавшийся Достоевским, и его жена Анна переезжают в пансион, где живет Федор. (Предлог для переезда легко сыскать — мол гостиница небольшая, уютная, недавно открывшаяся в старинной, переделанной под отель ферме, неизвестная и потому дешевая, но хорошая.) Сами персонажи соотносимы с героями Достоевского. Федя — гибрид князя Мышкина с Алешей Карамазовым, молодой человек, глубоко верующий во Христа и, по Достоевскому, в Россию и русский народ, которого он, впрочем, совершенно не знает, ибо уже шесть с лишним лет живет в Швейцарии. Вопреки утверждениям не слишком внимательных критиков, что Федя — сын нуворишей, следует обратить внимание на замечание автора: «Федя уже седьмой год почти безвыездно жил в Швейцарии: жил очень скромно, даже, пожалуй, скудно — и одиноко». Родители его развелись, у каждого новые семьи, и им не до старшего сына. Да и вряд ли они богаты, так — средний класс. o:p/
Это делает Федю и по положению похожим на князя Мышкина, которого поместили в швейцарский пансион и забыли. o:p/
Дмитрий Белявский в споре с Федей будет играть роль Ивана Карамазова с примесью циника Свидригайлова. (Некоторые обнаружили еще и примесь Смердякова — я ее не вижу. А вот Версилова можно поскрести: что-нибудь герою Понизовского да перепало.) o:p/
Женские персонажи труднее соотносятся с героями Достоевского, да это и не надо делать: женщина у Достоевского выступает как часть мужской судьбы. Ни эмансипированная жена Белявского, занимающаяся гендерными проблемами на какой-то государственной службе, ни отчаянная сноубордистка Леля в героини Достоевского не годятся. o:p/