Новый Мир ( № 6 2013)
Шрифт:
А Федя понимает все иначе: в свете Евангелия. Значит, русские как дети? Но ведь Христос сказал, «иже аще не приимет Царствия Божия яко отроча…» то есть кто не примет Царства Божия как дитя, не войдет в Него. Значит, что получается? Если русские — «„дети”, „подростки” <...> значит, русский народ — инфантильный, как вы говорите; простой — значит, все-таки он получается первый в очереди? Один из первых? Ведь получается так?». o:p/
Тут нет точек соприкосновения. Люди мыслят совершенно в разных плоскостях. o:p/
Автор, конечно, играет на стороне Феди и не удержался от соблазна окарикатурить Белявского. Либерал, западник, который видит все недостатки своего народа и готов его сурово судить, вовсе не должен произносить сакраментальные русофобские фразы типа: «Русские — тупиковая ветвь» или «Ох, как я все это ненавижу! Страна рабов». Это, в конце концов, безвкусно, а Белявский —
Но будем справедливы: автор и над Федей любимым слегка поиронизировал. Ирония заключена даже в том, что русофил Федя остается в Швейцарии внимать магнитофонным рассказам, толковать их, подобно притчам, и любить русский народ из своего прекрасного далека, а русофоб Белявский торопится вернуться в Россию и там работать.
Но смысл романа мне видится вовсе не в том, чтобы провозгласить победителя в споре. Нечеткость завершающего аккорда дала возможность одним говорить об открытом финале, другим — выразить неудовольствие скудостью представленных позиций.
Вадим Левенталь, статью которого я уже упоминала, считает, например, что Понизовский «предлагает ложную альтернативу: либо ёпора валить” — либо ёпусть все остается как есть”; я бы хотел поставить галочку напротив, например, ёдавайте останемся и что-нибудь поменяем”, но такой опции в ёОбращении в слух” не предусмотрено».
А по-моему, если подобная опция возникает в мозгу читателя как реакция на роман — то скорее всего и она предусмотрена. Или, скажем так: неважно, предусмотрена она или нет. В романе нет нужды предусматривать все позиции в старом споре о русском народе и его судьбе и персонифицировать каждую. Между крайними точками зрения всегда найдется веер всевозможных соображений, в том числе и прагматических. Размышлять над ними — дело читателя. Будить мысль — дело писателя.
<![if !supportFootnotes]>
<![endif]>
<![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]> <http://foma.ru> .
o:p /o:p
<![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]> <http://www.afisha.ru/article/13886/> .
o:p /o:p
<![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]> <http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/Pro-vechnyj-russkij-spor> .
o:p /o:p
<![if !supportFootnotes]>[4]<![endif]> <http://www.prostokniga.com.ua/proza/stati/> .
o:p /o:p
<![if !supportFootnotes]>[5]<![endif]> <http://www.chitaem-vmeste.ru/pages/review.php?book=3154> .
o:p /o:p
<![if !supportFootnotes]>[6]<![endif]> <http://svpressa.ru/culture/article/65545/> .
o:p /o:p
<![if !supportFootnotes]>[7]<![endif]> <http://www.colta.ru/docs/19255> .
o:p /o:p
<![if !supportFootnotes]>[8]<![endif]> Костырко Сергей. Из первых уст. — «Новый мир», 2010, № 5. o:p/
o:p /o:p
Одноклассники
Юрьев Олег Александрович родился в Ленинграде в 1959 году. Закончил Ленинградский финансово-экономический институт. С 1991 года — в Германии (Франкфурт-на-Майне). Автор книг драматургии, прозы, нескольких сборников стихов, многих публикаций в периодике; значительная часть произведений издана (а пьес — поставлена) также по-немецки. В начале 1990-х — один из ведущих авторов литературной программы «Поверх барьеров» (Радио Свобода). Один из основателей литературной группы «Камера хранения» (1983), куратор одноименного интернет-проекта. Лауреат Премии имени Хильды Домин (2010), присуждаемой в Германии писателям-эмигрантам, и премии журнала «Звезда» (2012). o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
o:p /o:p
o:p /o:p
o:p /o:p
Введение o:p/
o:p /o:p
В русской литературе (да и культуре вообще) — по крайней мере, в зоне ее видимости для внешнего наблюдателя, — произошла за последние полтора-два десятилетия качественная катастрофа, сравнимая разве что с катастрофой тридцатых годов прошлого века <![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]> . Та катастрофа была следствием разного рода реформ и реорганизаций, направленных на развитие «социалистической культуры», основанной на господствующей идеологии и на интеллигентски-мещанских вкусах и
представлениях господствующего (на первых порах и в партийно-государственном аппарате) слоя массовой интеллигенции («жизнь в формах жизни», Пушкин в рамках гимназического курса, Толстой как вечный образец вечно требуемой советской эпопеи). И конечно же, она была основана и на постепенном изъятии из оборота (всеми способами) представителей «культуры эксплуататорских классов». Но прежде всего и самое главное, та катастрофа окончательно оформилась вследствие реального прихода нового поколения — первого поколения, выращенного при советской разрухе и действительно не имевшего уже ничего общего ни с культурой русского модерна, ни даже с культурой революционного авангарда и только чуть-чуть с «классической» русской культурой (в объеме школьного и рабфаковского курса) <![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]> . Имеются в виду как писатели, так и читатели — «молодые любители белозубых стишков», по ядовитому выражению О. Э. Мандельштама. Комсомольцы, одним словом. o:p/Нынешняя катастрофа связана, по всей вероятности, с экономическими методами культурной репрессивности, оказавшимися в постсоветских условиях необыкновенно эффективными <![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]> . Но в конечном итоге природа ее — та же самая: стремление широкого «образованного слоя», ставшего в начале 2000-х годов платежеспособным, настоять рублем на собственных вкусах и представлениях, порожденных полусвободами позднесоветской эпохи. o:p/
Поэтому особое значение приобретают сейчас жизненные и творческие практики, стратегии выживания, методы ориентации в окружающей враждебной среде и способы самоприживления к культурам «ликвидированным», практиковавшиеся в классическое советское время (30 — 50-е годы) писателями, полностью и сознательно отказавшимися от литературной социализации — в первую очередь, от попыток публикации. При этом они могли быть довольно или даже очень успешными в других областях — заслуженный, например, деятель искусств Казахстана, главный художник «Казахфильма» П. Я. Зальцман или выдающийся, награжденный, едва ли не крупнейший искусствовед СССР, автор множества книг Вс. Ник. Петров — они, кстати, учились в одном классе 1-й Советской школы в Ленинграде. Вообще, люди этого слоя, последнего поколения петербургского модерна — «невидимого», «постобэриутского» и «постэкспрессионистского», как можно было бы назвать эстетику позднего Кузмина и близких к нему молодых авторов 1930-х годов (Андрея Николева, например), — оказались при ближайшем рассмотрении необыкновенно тесно связанными друг с другом биографически: Вс. Ник. Петров, в 1949 году изгнанный вслед за своим учителем Николаем Пуниным из Русского музея и вынужденный сделаться «свободным автором», опубликовал несколько биографий русских художников в соавторстве с Геннадием Гором, о чьих блокадных стихах, открытых в том же 2006 году, что и повесть Вс. Петрова, мне уже приходилось подробно писать <![if !supportFootnotes]>[4]<![endif]> . Вообще, можно условно сказать, что 2006 год, одновременно с очередным витком оскудения «актуальной культуры» (расцвет «нового реализма» и всякого тому подобного), маркирует и начало очередной «исторической революции» в русской литературе — открытие целого массива чрезвычайно значительных авторов и текстов, доселе совершенно неизвестных, — больше того, открытие последнего поколения русского модернизма. Можно сказать, что o:p/
o:p /o:p
чем унылее делается настоящее русской литературы, тем блистательнее становится ее прошлое! o:p/
o:p /o:p
Начнем мы со Всеволода Петрова и его крошечной великой повести. Вторая часть будет опираться на обширный и великий роман Павла Зальцмана «Щенки». o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
Часть первая o:p/
o:p /o:p
Два поезда, или ВсЕВОЛОД Петров o:p/
o:p/
1. Два текста o:p/
o:p /o:p
Год 1946, первый послевоенный. В атмосфере «маленькой послевоенной оттепели 1945 — 1946 годов», оборванной, как известно, Постановлением ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград» , явились на свет два прозаических текста, в которых военно-санитарный поезд становится не просто местом действия, но в известном смысле и героем повествования, активно влияющим на события и судьбы героев. Явление на свет следует понимать различным образом — один текст был напечатан, другой просто написан. o:p/