Новый Мир ( № 7 2005)
Шрифт:
См. также: Александр Зорин, “Нестандартная фигура. Борис Крячко в письмах и воспоминаниях” — “Грани”, 2004, № 210.
См. также: Евгений Ермолин, “Свободные люди на рабьей земле” — “Новый мир”, 2000, № 11.
Андрей Кураев. Опричная реформация. — “Главная тема”, 2005, № 4, февраль — март.
“Реформация — это всего-навсего антииерархическое движение мирян. <…> Люди сами себя объявляют цензорами, защитниками и очистителями христианской веры и традиции, и такое самосознание дает им в их собственных глазах право на весьма радикальные суждения и действия. Дух реформации — это именно дух, это некая психология, самоощущение. <…> Сегодня трудно не заметить, что те люди, которые громче всего заявляют о себе как о „православных монархистах”, ведут себя странно как по меркам православным, так и по меркам монархическим. Весьма громкая часть людей, декларирующих свое мировоззрение как „православно-монархическое”, группируется вокруг таких изданий, от которых за версту несет банальной диссидентщиной. <…> Сегодня в России нет монархии. Но это не означает, что в ней нет
Сергей Кургинян. “Год 2055-й”. Опыт нелинейного прогнозирования. — “Политический класс”, 2005, № 3.
“Конец 1980-х — 2000 год — время упования на капиталистический нормативный актор. 2000 — 2008 годы — упование на актор корпоративно-стабилизационный (чекисты). 2008 — 2010 годы — перекладывание (через узкую „демпаузу”) надежд на „армию в собственном соку”. 2010 — 2015 годы — герои Бездны (новые Махно, Унгерны и другие). 2015 — 2020 годы — испытание вызревающих в течение всего этого периода „катакомб” (не они ли спасли когда-то выдохшийся Рим и весь Запад?). Если „катакомбы” не окажутся эффективными, российский конец будет полным и окончательным”.
Аркадий Кутилов. Шахматная баллада. Рисунки А. Кутилова. — “Складчина”. Литературная газета. Омск, 2005, № 1 (18).
“„Шахматная баллада”, написанная в 1976 году, не просто перекликается с уже известным читателю, ранним, совсем еще юношеским стихотворением Кутилова „Шахматы”, — это, по существу, его перевод (и местами почти дословный) на язык прозы” (из вступительного слова Геннадия Великосельского).
Валерий Лавров. “Дельфин” — первая боевая подводная лодка российской постройки. Проектирование. Строительство. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 3.
Познавательно.
Илья Лагутенко. “Мне с государством разговаривать некогда”. Беседу вела Алла Гераскина. — “Новая газета”, 2005, № 28, 18 апреля.
“Меня ничего не удивляет. Мне довелось жить в уникальнейшее время, я застал конец 70-х, живу в начале XXI века. Мне гораздо интереснее жить в России, чем в Америке или Европе. Это сейчас такие скучные страны! Есть определенные города, в которых кипит какая-то культурная жизнь, — тот же Лондон или Токио, но… Столько государственных перемен, как русским, вряд ли кому еще довелось наблюдать. Я психологически готов к любым событиям — шаг вперед, восемь шагов назад не будут для меня откровением. Произошло столько чудесных, сказочных, удивительных изменений, в хорошую или плохую сторону — не важно. Не бывает таких сторон, просто такая жизнь, и мы ее сами делаем”.
Владимир Личутин. Душа неизъяснимая. — “Завтра”, 2005, № 14.
“<…> в каком бы стане оказался нынче Федор Абрамов? Увы, однозначного ответа уже не будет. При жизни писатель жил в постоянном внутреннем раздвоении; из-за своей просвещенности он умом и плотью укоренился в столицах, а душою пристыл к деревне и эту родовую пуповину никак не решался, да и не смог бы обрезать. Реализм социальный и реализм социалистический, увы, не сращивались, как ни старался их примирить Абрамов. Навещая родную Верколу, он даже оттуда задирал голову в сторону ЦК. Ему нравилось быть писателем-генералом. В государственном планировании душа крестьянская в учет не шла, не угадывали в партийную строку характер и норов мужика, его чувства и верования; он нужен был как тягловая сила. И Абрамов, искренне отыскивая в коридорах власти союзника, чтобы вытянуть деревню из ямы, невольно помогал потуже натянуть хомут, безнадежнее запрячь крестьянина в телегу, издавна полную нахлебников. Взгляд Абрамова снизу был жалостлив, угрюм и печален, и эту угрюмость писателя использовали либералы в своих тайных целях разрушения России. Они затягивали „деревенщика” в свой узкий круг, и писателю это льстило. Любимов ставил на Таганке „Деревянных коней” не оттого, что так мила была его сердцу русская деревня, но чтобы показать, как он презирает ее. Абрамову же нравился спектакль, он ходил смотреть в театр двенадцать раз и наконец-то затащил меня. <…> В перерыве мы встретились. Абрамов сиял, как ребенок. Спросил меня ласково: „Ну как тебе, Володя, показалось?” — „Бездарно показалось. Они извратили вашу прозу”. Абрамов потух лицом, а я тут же ушел… Абрамова и Любимова связывала какая-то душевная „червочка”, которую мне пока не хочется вскрывать”.
Cм. также: Федор Абрамов, “День Победы в Петрозаводске” (предисловие Л. Крутиковой-Абрамовой) — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2 <http://magazines.russ.ru/neva>.
Игорь Манцов. Успех. — “Русский Журнал”, 2005, 18 апреля <http://www.russ.ru/columns/street>.
“Я не боюсь мертвого Сталина, у меня нормально с головой. В то же время я в ужасе от заморозивших страну старших. От этих умненьких, этих чистеньких, этих совестливых. Этих гуманистов. Этих детей ХХ съезда. Никакой честный труд в теперешней России не прибавляет шансов, не дает состояться. Не позволяет выжить. Кровь, родство — приносят дивиденды, честная работа — нет. Что, тоже Сталин виноват? Или им там — все это незаметно, непонятно? <…> Я не вижу, чем они лучше его . Можно рубить сплеча, а можно медленно душить. Голоса снизу доходят редко. Сытые им не верят, принимают за капризы. <…> Поэтому я скорее за Сталина. Не в том, конечно, смысле, не дергайтесь. „За Сталина” — как сильную, пугающую их метафору. Как идею внезапной, иррациональной ротации, смены вех. Как образ немотивированного скачка, жестокого разрыва логической цепочки. На социальном дне совсем плохо, совсем. Тем, у кого иной горизонт, кто не соприкасается, это попросту непонятно. Народ — вот кто осатанел; жадничает в стиле новорусских буржуа. Глядя наверх, народ портится. И когда грамотные держатели акций требуют снести непоставленный Памятник Сталину, они неосторожно намекают отчаявшемуся пролетариату на его новое оружие. Спасибо, будем иметь в виду. Кто бы вытолкал их всех в шею? Сталин, баловник”.
Шимон Маркиш. Эротизм в русско-еврейской литературе. — “Иерусалимский журнал”, 2004, № 18 <http://antho.net/jr>.
“<…> позвольте сделать предварительное замечание терминологического характера. „Х-еврейской литературой” я называю литературное творчество евреев на не-собственно еврейских языках, иначе говоря — на языках окружающего большинства. <…> Необходимые признаки принадлежности писателя к такой литературе, на мой взгляд, следующие: 1) еврейское самосознание, т. е. полное и органическое ощущение себя евреем; 2) основательное знакомство с еврейской цивилизацией, живая связь с ней (и как результат — еврейская тематика); 3) социальная репрезентативность, т. е. способность и обязанность писателя выступать в качестве представителя общины в целом или существенной ее части (этот признак можно формулировать также как особую, повышенную ангажированность еврейского писателя, пишущего на не-собственно еврейском языке). В новейшее время, грубо говоря — после Первой мировой войны, универсальным и обязательным становится еще один, четвертый, признак: двойная и равно необходимая в обеих своих половинах цивилизационная принадлежность — к еврейству и к окружающему большинству. Само собой разумеется, что с самого начала своего существования любая „х-еврейская литература” складывается под мощным воздействием литературы соответствующего большинства. Русско-еврейская литература, таким образом, имеет два культурно-бытовых фона, две точки отсчета — еврейскую цивилизацию в ее восточно-европейском варианте и русскую литературу. О втором фоне я говорить не буду, предполагая его известным, остановлюсь на первом. Еврейское отношение к чувственной любви претерпело в ходе столетий и тысячелетий значительные изменения…”
См. также: “То, как Зингер разрабатывает „неудобные” темы, вызвало восторженный отклик такого классика жанра, как Генри Миллер, и многочисленные отповеди блюстителей нравственности. <…> Объясняет свое писательское пристрастие к эротическим сюжетам Зингер очень просто: ничто так не раскрывает характер и не выявляет сути человека, как любовь и секс. Если человек не слепой и не глухой, глаза и уши редко ему отказывают, рассуждает Зингер. Глаз не перестает функционировать, даже если ему не нравится то, что он видит. А пенис перестает. Сексуальные органы выражают человеческую личность лучше, чем любые другие части тела. Они не дипломаты. Они всегда говорят правду. А ведь именно это и интересно писателю. Такова вкратце зингеровская аргументация”, — пишет Дмитрий Веденяпин (“Замаскированный рай. Веселый пессимист Исаак Зингер” — “НГ Ex libris”, 2005, № 14, 21 апреля <http://exlibris.ng.ru> ).
Алексей Машевский. Маленькое эссе об Ахматовой. — “Литература”. Научно-методическая газета для учителей словесности. 2005, № 6, 16 — 31 марта <http://lit.1september.ru>.
“<…> говоря фигурально, предпочитает изображать не столько бурю, сколько ее последствия”.
Борис Межуев. Папа и “культура смерти”. — “АПН”, 2005, 7 апреля <http://ww.apn.ru>.
“Но Западную Европу Иоанн Павел II потерял. <…> одержимый благородным негодованием против „безбожного материализма” Запада, папа немного перегнул палку. Требование полного воздержания для нежелающих иметь детей женатых католиков в ситуации рекламно-кинематографического триумфа разбуженных сексуальной революцией языческих страстей, при культурной и юридической легализации разнообразных форм извращенного секса, выглядело довольно наивно и, главное, оказалось едва ли не лучшим подарком врагу рода человеческого. „Отступление” от церкви 80 — 90-х наряду с разочарованием в атеистическом коммунизме бросило европейских интеллектуалов на поиски альтернативных христианству форм духовности, условно говоря — к Кундалини и марихуане. А то и еще хуже. В свое время на меня произвел определенное впечатление фильм Романа Полански „Девятые врата”, снятый по роману известного испанского писателя Артура Переса-Реверте „Клуб Дюма”. Если роман можно назвать просто антихристианской книгой (это своего рода антихристианская версия „Маятника Фуко” Умберто Эко), то фильм Полански следует охарактеризовать заглавием одной из книг отца Андрея Кураева — „Сатанизм для интеллигенции”. Только здесь представлен не какой-то подспудный сатанизм, а самый прямой и откровенный: весь конфликт в фильме развертывается между сторонниками различных версий этого феномена — люди с иным мировоззрением просто не принимаются в расчет. Да и более осторожные, чем Полански, интеллектуалы Новой Европы, отказываясь от секуляризма и материализма, взывают к созданию какой-то новой религии, долженствующей заполнить собой духовный вакуум, обусловленный отступлением континента от христианства”.
Александр Мелихов. Образ врага — оружие массового поражения. — “Дело”, Санкт-Петербург, 2005, № 369, 25 апреля <http://www.idelo.ru>.
“Борются <…> не добро со злом, а различные представления о добре — быть может, и всякое зло есть всего лишь гипертрофия какого-то частного добра. <…> Разделяют нас не столько наши материальные интересы, сколько иллюзии. Это справедливо и для индивидов, но тысячекратно справедливо для народов. <…> Полностью высвободиться из-под власти иллюзий и фантомов не только невозможно, но и смертельно опасно. <…> Вражда слишком сладостна, чтобы ею можно было пожертвовать скучной пользе. Я предлагаю лишь несколько разряжать вражду рационализацией, когда за ее удовольствия приходится платить слишком уж непомерную цену”.