Новый Мир ( № 7 2009)
Шрифт:
Но реальность за окном радужными надеждами пока не дарила. Общая интонация газеты с каждым днем становится все более мрачной и подавленной. “Северный день” рассказывает о сумятице в городе и безработице, о том, что телят, привозимых из деревень, зверски забивают прямо в лавках… и постоянно чувствуется, что издатели газеты чего-то недоговаривают и раздражение их куда более сильное. Реклама постепенно исчезает из газеты, и с апреля из четырехполосной она становится двухполосной: далее большой ежедневник делать невыгодно.
Вместе с тем стихов Леонид пишет все больше: 1918 год в этом
Помимо посвящений были и такие, в духе Блока, зарисовки: “В переулках, тоскою окрашенных, / Лишь заснет утомленная гладь, / Превращалась из белых монашенок / В полупьяных кокоток опять. / Уж не ты ли бродила бульварами, / Промокавшими в визге дождя, / С молодыми, безусыми, старыми / Бесшабашную жизнь проводя”.
Бурные времена благоприятствуют размышлениям на подобные темы. В одном из апрельских номеров “Северного дня” передовица на первой полосе называется “Безумное оскорбление женщины!”. Речь идет о том, что “саратовскими анархистами издан декрет об отмене права частного владения женщинами”, — проще говоря, законодательно утверждена общность слабого пола.
“Проповедь поголовного разврата” — так характеризуют в газете происходящее.
В том же апреле в Архангельск приезжает с гастролями актриса Е.Т.Жигарева. Леонов посещает несколько спектаклей с ее участием и в одной из рецензий, опубликованных в “Северном дне”, пишет о постановке: “„Магда” не отличается особенной глубиной мысли, но вследствие массы эффектных сцен и обилия затронутых в пьесе животрепещущих вопросов распада семьи до сих пор не сходит со сцены”.
Из этого можно заключить, что распад леоновской семьи, случившийся почти восемь лет назад, оставался для Леонида темой важной и до сих пор болезненной.
6. Интервенция
20 апреля в “Северном дне” вышла знаковая передовица: “Всецело подчинив своей суверенной воле новоявленную „независимую Финляндию”, Германия стремится охватить Россию не только с северо-запада, но и с крайнего Севера. С этой целью она посылает, согласно последним телеграфным сведениям, финско-германские отряды на наш Кольский полуостров, наперерез Мурманской железной дороге”.
И далее: “Троцкий ответил приказом „принять всякое содействие со стороны союзников”. Во исполнение этого приказа между представителями мурманского совета и представителями англичан и французов состоялось соглашение, по которому последние признали совет высшею властью на Мурмане, обещали не вмешиваться во внутренние дела края и обеспечили нам существенную помощь людьми и „всем необходимым”. <...> Нужно ли прибавлять, что та помощь, которую наши союзники решили оказывать нам на нашем северном побережье, не имеет ничего общего ни с какой оккупацией?”
Именно так, при непродуманном пособничестве самих же большевиков, начиналась история пресловутого захвата интервентами русского Севера, и в том числе Архангельского края.
Председателем Мурманского Совета был Алексей Юрьев, прибывший на Север осенью 1917 года из Нью-Йорка. Во время Первой мировой он сотрудничал с Троцким в издаваемой в США русскоязычной газете “Новый мир”, что обеспечило Юрьеву стремительную карьеру.
Ситуация и вправду была непростой: угроза со стороны финско-германских войск имела место, а Красная армия только создавалась.
В итоге Троцкий, не согласовав свое решение с Лениным, действительно дал указание Юрьеву принять союзников. 9 марта на побережье был высажен первый десант.
Леоновых эта весть обрадовала.
Бывшие союзники (бывшие, потому что ранее советская власть разорвала все договоры с ними) казались архангельской интеллигенции не только гарантией безопасности от финско-германской агрессии, но и надеждой на восстановление порядка в самой России.
Стихи, которые Леонид Леонов публикует теперь в каждом номере (по два стихотворения ежедневно), весьма прозрачно показывают его отношение к происходящему в стране.
Вот стихотворение, опубликованное в том же номере, где появилось известие о скором приходе “союзников”: “...но когда ты заклеишь плакатами/ Потемневшие лики святых, / Приходи со цветами измятами / В ореоле
огней площадных — / Обовью тебя радостью братскою / И терновым венцом обовью.... / И прикрою я гунькой кабацкою / Поседевшую душу твою”.
Как мы видим, лирическая героиня стихотворения — падшая Россия-Дева, позволившая поверх ликов святых наклеить безбожные плакаты новой власти.
Или на следующий же день: “...А ночь темна... Поля закрыты мутью.../ И по полям, веригами гремя, / Бредет страна к желанному распутью / На эшафот прославленного дня. / И вместе с ней, распятой и безвольной, / Иду и я в свинцовом клобуке./ И виден мне платочек богомольный / Да посошок в израненной руке”.
Одновременно газета с явным приятием описывала самые широкие намерения английского правительства касательно края, вплоть до помощи Советам в развитии рыбного промысла: “Англичане согласны прислать в наше распоряжение два трайлера”.
Леонид знакомится с местными молодыми литераторами и даже дает им в “Северном дне” отповедь, рецензируя архангельский ежемесячник “Юность”: “Везде, во всех кружках, где мне приходилось бывать („Самообразование”, „Пламя” в Москве, Дом юношества в Рязани), везде одно и то же. Безусые молодые люди с нахмуренными лицами до хрипоты кричат о каких-нибудь „пленарных” заседаниях художественной подсекции кружка. Зачем эта игра <...> Больше простоты! Я знаю единственный ученический журнал Москвы, избегнувший этой участи, — „Девятнадцать”. „Юность” не избегла общей участи”.