Новый Мир ( № 7 2011)
Шрифт:
Бесконечно долго тянулось время. Казалось, что наша судьба сейчас решается где-то в темных от снежных туч небесах, а мы только сидим и ждем в прокуренном коридоре, когда же нам это решение скажут.
— Возвращаемся, — тряхнув головой, сказала Наталья Борисовна.
И мы поехали обратно. Ехать сначала было трудно, но когда въехали в город, то обнаружили, что там по-прежнему стоит золотая осень, светит солнце, тепло и безветренно.
Мы сели в поезд и очень быстро доехали до Санкт-Петербурга, а потом, пересев на электричку, до Репина, где тоже светило
Что же это было? Куда мы попали тогда на “Таврии”? И о чем думала Наталья Борисовна, сидя в ослепшей от снега машине и решая, ехать или не ехать нам дальше?
А может быть, мы тогда попали прямиком в вещий сон мамы Натальи Борисовны? И нам надо было только постараться из него вернуться.
Про кота и котика
Про кота вот какая была история. В том же Репине, куда мы добрались с приключениями, Наталье Борисовне подарили кота, вернее котенка. Кот был необыкновенной породы, серый с темными и желтыми полосками, и был похож на маленького львенка. Наталья Борисовна назвала его Людвиг. Когда я там же, в Репине, тяжело заболела, он лежал у меня на груди почти недвижимо и тем самым меня вылечил.
Потом он вырос, стал интересоваться кошками, и Наталья Борисовна повезла его к ветеринару, где его, бедного, кастрировали. Он стал котом-философом и подолгу задумывался о чем-то. Меня он выделял, видимо, как первую свою пациентку, которую он вылечил, и очень редко, но позволял с собою играть.
Иногда я, глядя на флегматичную мордочку Людвига, начинала вслух стенать о его потерянной мужской сущности: что как это ужасно, ведь главной радости существования он теперь лишен. На что Наталья Борисовна лукаво мне говорила, что кроме секса в жизни есть еще очень много чего интересного. Я была еще достаточно молода, глупа и тогда не верила ей и изумленно переспрашивала:
— Неужели есть?
— Есть, Светочка, есть! — убежденно говорила Наталья Борисовна и смеялась.
С Людвигом Наталье Борисовне жилось хорошо, она его очень любила и гордилась им. Он это понимал и тоже очень любил Наталью Борисовну и, по-видимому, в своей кошачьей душе тоже гордился ею. Он просто весь лучился, когда смотрел на нее.
Но всему приходит конец. Прошли годы, Людвиг состарился, заболел какой-то неизлечимой болезнью и умер.
Наталья Борисовна горевала по нему целый год, как по человеку, а потом ей кто-то принес котенка, который был вылитый Лютик, как мы все называли Людвига. Вроде бы Лютик — да не Лютик. Он был не такой красивый, как Людвиг, не такой умный, как Людвиг, не такой, наконец, интеллигентный, как Людвиг, короче — он был не Людвиг, он был другой кот.
И в этом была его беда, поскольку никто так и не смог полюбить его. Ни Наталья Борисовна, ни я, ни остальные.
Он играл и бесился, как играют и бесятся все котята, а мы смотрели на него и думали про себя: нет, он не Людвиг. Или мы смотрели, как он торопливо и жадно ест свою кошачью еду, и с презрением отмечали: он ест не как Людвиг. Людвиг ел неторопливо, как аристократ, и нам теперь казалось, что если бы, когда Людвиг был жив, мы догадались предложить ему пользоваться во время еды ножом и вилкой, а также салфеткой, он бы с ними запросто справился.
Кот, названный в честь Людвига Людвигом Вторым, вырос, но так и не стал любимым. Между собой мы стали звать его не Людвигом, а котиком. Без имени. Просто котик — и всё.
Он это чувствовал и подолгу, сидя на подоконнике, смотрел в окно, будто не в доме, а там, на улице, протекала главная жизнь его души и сердца. Видимо, там, думал он, его любят и ждут не дождутся любящие его и любимые им существа, не важно, люди это или кошки.
Наталья Борисовна специально для него застеклила балкон, вставила в одну половину рамы сетку, другую же половину рамы можно было даже чуть-чуть приоткрыть, но так, чтобы это было безопасно и котик не упал с балкона, — и всё для того, чтобы Людвигу Второму было нескучно и он мог любоваться совсем близко летающими птицами не через стекло, а непосредственно.
И вот Наталья Борисовна уезжает на месяц в Румынию к своим друзьям и просит меня приглядеть за ее котиком. Я сдуру соглашаюсь. Сдуру, поскольку дома у меня тогда жили две собаки — малый серебристый пудель Грей и подрастающая овчарка Фунтик, а также белый кот Белкин. То есть котика Натальи Борисовны взять к себе домой я не могла, но и своих животных бросить тоже не могла.
И вот каждый утро, выгуляв собак, накормив их и своего кота, я отправлялась от метро “Сокол” на метро “ВДНХ”, там шла полчаса пешком по Звездному бульвару — был месяц июль, и даже утром стояла страшная жара — кормить котика Натальи Борисовны. Покормив его, я убирала за ним и ехала на работу в центр — на метро “Баррикадная”, а вечером с работы опять ехала на “ВДНХ” к нему, к котику — кормить его и холить. Затем уже поздно вечером я возвращалась на “Сокол” к себе домой и шла выгуливать своих псов, а потом кормить весь этот зоопарк.
За день я так выматывалась, что падала замертво и мгновенно засыпала. Но тут поздней ночью по мобильному телефону раздавался звонок, звонила Наталья Борисовна, — поскольку между Бухарестом и Москвой была разница в два часа, то в Румынии вечер только начинался, — и спрашивала, как поживает ее котик. Я бодро отвечала, что он поживает отлично.
— Он лежит рядом с вами? — спрашивала Наталья Борисовна заботливо, потому что с самого начала мы договаривались, что я буду ночевать у нее.
Считалось, что котика нельзя ночью оставлять одного, чтобы не нанести ему психологическую травму.
Она не знала, что котик давно уже спит каждую ночь один.
— Да, — врала я Наталье Борисовне радостным голосом идиотки, чтобы она не волновалась в далекой Румынии. — Он спит у меня под боком.
Наталья Борисовна успокаивалась на несколько дней. Потом она все-таки что-то заподозрила, и меня стал проверять ее брат Юра, позванивая мне в любое время суток. Я всегда была начеку, брала трубку и бодрым голосом докладывала, что состояние кота отличное, аппетит у него отменный, а стул нормальный.