Новый Мир ( № 8 2009)
Шрифт:
— Иди.
— И спасибо, что…
— Да иди уже!
Вцепившись в костыль, водрузив его вертикально у самого стула, Борис поймал равновесие и быстро, одним рывком, поднялся. Пробубнил что-то — возможно: “увидимся” или “до встречи”, — и заковылял к лестнице.
Его скособочившаяся к костылю спина отдалялась враскачку — хохотала беззвучно, радостно. Глупая, глупая спина!
Виктор снова зажмурился.
—
— Взаимно. А вы… всё ещё здесь? Вас ведь встретить должны были.
— Представьте, машину забыли отправить. Как вам это нравится? Придётся ждать.
— Знакомо… Я думал, такое только у нас бывает.
— Вы свои дела уже поделали?
— Уже.
— Сразу обратно?
— Буквально через час регистрация.
— Сочувствую.
— Зато в один день уложусь.
— Оно конечно. Лучше сразу отстреляться.
— Присаживайтесь. Здесь хотя бы людей поменьше.
— Как думаете, есть сейчас пробки в эту сторону, к аэропорту?
— Кто ж их знает. Непредсказуемо.
— Но скорее нет… всё же не час пик… Или будут?
— Не знаю, я как-то попадал примерно в это же время — да вот, в позапрошлую командировку.
— Может, в тот раз авария была? Хотя… какая разница…
— Ну да. Вы присаживайтесь.
— Я вот думаю, может, поездом обратно махнуть?
— Поездом?
— Да. Завтра рано утром дома. Можно сразу с вокзала на работу. Чуть-чуть опоздаю. Скажу: побоялся не успеть на обратный рейс, пришлось сдать билет. Кто ж им виноват, что они встретить вовремя забыли?
— Вы почему об этом сказали?
— О чём?
— Про поезд?
— Да просто… мысль пришла…
— А я вот не подумал.
— Так можно ещё сдать. Правда, если за свой счёт — вы ведь не в командировке, — теряете много.
— Жаль, сразу не сообразил. Жаль.
— Ну, может, в другой раз так и сделаете? Пойду, что ли, кофе возьму.
Говорящая рыба
Ряшенцев Юрий Евгеньевич родился в 1931 году в Ленинграде. Поэт, переводчик, прозаик, эссеист. Окончил Московский педагогический институт. В 1960 — 1970 годы — сотрудник журнала “Юность”. С 1973 года работает для театра и кино, автор популярных зонгов к спектаклям и песен для кинофильмов. Лауреат президентской премии имени Булата Окуджавы. Автор многих поэтических книг. Живет в Москве.
* *
*
Там, где тучи ползут по горбатым и плоским крышам,
там, где тучи ползут с января и до декабря,
мы, быть может, неточно видим и плохо слышим,
мы плохие свидетели, собственно говоря.
Нас сегодня поставь перед вдумчивым прокурором
или пусть адвокат нам путевый задаст вопрос —
мы по лицам сторон пошарим заблудшим взором:
нас ведь в жизни так редко спрашивали всерьез.
А хороший свидетель — да где он, прошу прощенья.
Слух и зрение с детства — не доблести в нашем краю.
Тут другая нужна тишина, не то освещенье.
И уж если по правде, то чуть большая вера в судью.
А вот было бы солнце, о коем мы столько мечтали,
и не выл бы так ветер, и гром надо всем не гремел,
и тогда б мы суду доложили такие детали!
А уж там пусть, любезный, скостит хоть за низший предел.
Государство сидит на скамье, развалясь… В коридоре
все, кто есть, — от защиты. От следствия — ни души.
А в небесном, казалось бы — вольном, казалось — просторе
беззаветные детские игры ведут чиграши.
Обещай же мне так улыбаться от первого снега
и до утра, когда под ногою октябрьская слизь,
будто серое низкое небо, валдайское небо,
обещает нам больше, чем эллинам синяя высь.
* *
*
Я заметил: слагая стихи, сокращаешь минуты.
Вот — строфа, и вторая, и третья, а дня уже нет.
Это средство, конечно, слабей безотказной цикуты,
но из жизни с маразмом довольно надежный билет.
Что ж я долго живу?.. Но спасибо за это, спасибо!
В зрелых красках и звуках и зарослях трав бытия
я плыву, как счастливая зоркая честная рыба,
говорящая рыба, послушная рыба твоя.