Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Новый Мир ( № 8 2010)

Новый Мир Журнал

Шрифт:

Когда составители сборника «Из истории биологии» воспроизвели этот текст Четверикова и дали название моей заметке, предварявшей публикацию, «Неизвестная работа С. С. Четверикова по эволюции» (я никакого названия своей заметке не давал), брат Четверикова, Николай Сергеевич, остался недоволен. Он посчитал, что печатать записи предварительных выкладок к любым докладам нельзя (с чем, разумеется, никто из серьезных историков не согласится, ведь приготовительные записи к докладам иногда яснее ясного доказывают, в каком направлении работала мысль докладчиков). Его поддержал академик Б. Л. Астауров. Он написал длинное письмо директору Института истории естествознания и техники академику Б. М. Кедрову. Речь в нем шла о подготовленной им с соавторами статьи о Н. К. Кольцове, а затем переходила к оценке правомочности публикации, как было

сказано, «черновиков» Четверикова и к названию меня в анонсе следующего сборника «учеником С. С. Четверикова».

Астауров при этом писал обо мне вполне благожелательно:

 

В. Н. Сойфер стремился, по-видимому, вполне искренне способ­ствовать увековечиванию памяти о С. С. Четверикове (в популярных статьях и путем участия в сборе средств на памятник и т. п.). Это все следует поставить ему в заслугу… —

 

а затем достаточно резко писал как о том, что учеником С. С. Четверикова я, по его мнению, не был, так и о том, что публикация «черновиков» должна рассматриваться как шаг нежелательный.

Копию этого письма Кедрову Астауров прислал мне, сопроводив его такой запиской на бланке Президента ВОГиС:

 

Москва, 2 января 1972

Дорогой Валерий Николаевич,

К большому своему сожалению, я должен был послать акад. Б. М. Кед­рову вложенное здесь в копии письмо, которое касается и Вас.

Вы можете мне поверить, что удовольствия это мне не доставило, но поступить иначе я не мог. Письмо это послано по согласованию с Н. С. Четве­риковым, считающим необходимым это сделать.

Его знают еще несколько имеющих непосредственное отношение к С. С. Четверикову и изданию сборника «Из истории биологии» лиц. Но широкой огласки я ему не придаю.

Б. Астауров.

В ответ на это письмо 11 февраля 1972 года Астаурову был отправлен ответ из Института истории естествознания и техники:

 

Глубокоуважаемый Борис Львович,

Доводим до Вашего сведения, что при составлении плана-проспекта предполагаемого сборника по истории развития основных проблем генетики по нашей вине была допущена досадная оплошность, заключающаяся в том, что, указывая В. Н. Сойфера как одного из намечаемых авторов этого сборника, мы назвали его «учеником С. С. Четверикова».

К сожалению, эта фраза ошибочна, и ответственность за нее ложится целиком на нас.

Заверяем Вас, что В. Н. Сойфер не имел к составлению этого плана никакого отношения.

Составитель сборника

кандидат биологических наук Л.В.Чеснова.

 

Позже у Бориса Львовича возникло также раздражение в связи с тем, что он обнаружил в «Арифметике наследственности» (или, скорее, как я думаю, ему накляузничал его референт А. О. Гайсинович) слова о том, что Н. П. Ду­бинин — ученик Четверикова. Фразу о том, что Н. П. Дубинин был таким же учеником Четверикова, каким был и Борис Львович, я написал со слов самого Сергея Сергеевича. Однако всю жизнь Дубинин и Астауров испытывали друг к другу взаимную неприязнь (инициатором неприязни, как я позже понял, был Дубинин), и теперь Астауров стал утверждать, что Дубинин никогда учеником его учителя не был. Желая удержать меня от того, чтобы я давал любые ссылки на Дубинина как ученика Четверикова, Астауров стал писать мне длинные письма. В ответе на одно из таких писем я оборонялся следующим образом:

 

В автобиографии Четверикова, хранящейся в деле Четверикова в Горьковском государственном университете, он называет Дубинина своим первым учеником. Он пишет (29.1.1945): «В эти годы (с 1921 года) я стал работать по генетике в Институте экспериментальной биологии, где вместе со своими талантливыми

учениками (Н. П. Дубининым, Б. Л. Аста­уровым, Н. К. Беляевым, С. М. Гершензоном и др.), из которых большинство является теперь докторами биологических наук и крупными советскими учеными, начал разработку основных процессов видообразования». И далее: «Начатое дело не заглохло. Мои ученики (особенно Н. П. Дубинин, Д. Д. Ромашов, С. М. Гершензон) талантливо продолжают разработку начатой мною проблематики…»

Свидетельством того, как высоко С. С. ценил Дубинина как своего ученика, служит то, что он горячо поддержал его выдвижение в члены-корреспонденты АН СССР в 1946 г., а после того, как ослеп, передал ему свою библиотеку.

Постоянно в беседах со мной С. С. называл Дубинина своим прямым учеником.

(Из письма Астаурову от 8 апреля 1972 г.) 

 

Сейчас, когда опубликованы многие письма Сергея Сергеевича к разным людям в томе 28 «Научного наследства», стало совершенно определенно, что на протяжении многих лет Четвериков не только мне называл постоянно Дубинина в числе своих питомцев. Когда Астаурова выбрали в члены-корреспонденты АН СССР, Сергей Сергеевич в двух письмах с гордостью писал, что вот раньше у него был один ученик, ставший членом Академии наук СССР, — Дубинин, а теперь их два.

В одном из писем ко мне Астауров сообщил, что договорился с директором Архива АН СССР Левшиным, что архив примет от меня все четвериковские материалы, которые были в моем распоряжении. В этом стремлении его поддержал и Николай Сергеевич Четвериков.

Желание их обоих я не собирался игнорировать и передал в Архив АН СССР 18 мая 1972 года всю ту часть четвериковских материалов, которые он мне в свое время дал на сохранение, оставив себе только подаренные мне С. С. Четвериковым и подписанные им работы и письма ко мне. Передал я в архив и машинописные копии тех трех работ, которые Четвериков продиктовал мне, оставив у себя оригиналы.

Внутренне с этим требованием Астаурова сосредоточить четвериковские документы в Архиве АН СССР я был не согласен, о чем написал ему в ответе на его письмо (я напомнил, что Четвериков не раз говорил мне, что он не хотел бы, чтобы его архив попал в любое государственное хранилище, куда допуск для независимых исследователей закрыт государством).

Вместе с тем хочу подчеркнуть особо, что обмен письмами с Астауровым вовсе не означал, что между нами установились антагонистические отношения, нельзя даже сказать, что проскакивали искры взаимного отталкивания. Мое исключительно благоговейное отношение к академику Астаурову сам академик отлично знал, и, когда мы с ним встречались (иногда он даже приглашал меня к себе домой), я чувствовал, что он ко мне относится вполне хорошо. Просто он был человеком очень внутренне напряженным, готовым без раздумья бросаться в бой за свои убеждения, и в случаях, задевавших его за живое, он реагировал непосредственно и с максимальной экспрессией, вполне осознанно понимая, что его письменные обращения близкие ему люди игнорировать не будут.

Вместе с тем в те годы я продолжал готовить к печати Собрание сочинений Четверикова. В 1977 году у меня скопилось материалов на два тома, но в тот момент меня вовсю притесняли на службе. Становилось ясно, что вот-вот меня лишат работы, и я решил, что нужно искать какой-то способ издать собранные мной материалы.

В тот момент правом направления в печать в издательстве Академии наук СССР обладали научные советы академии, и председателем Совета по проблемам генетики и селекции АН СССР был академик Д. К. Беляев, с которым у нас сохранялись хорошие отношения, несмотря на все мои злоключения.

В начале июня 1979 года Дмитрий Константинович приехал из Новосибирска в Москву, позвонил мне домой, и я объяснил ему, что хочу просить об издании подготовленных к печати трудов Четверикова. Беляев без всяких колебаний согласился это сделать, я быстро напечатал на машинке обращение на его имя и отправился с ним на встречу в гостиницу «Академическая». Письмо было следующим:

 

Глубокоуважаемый Дмитрий Константинович!

Поделиться с друзьями: