Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая

— Ты не веришь мне, да? — печально спросила она. — Этого стоило ожидать.

— Я не знаю, чему верить. Даже если то, о чем ты говоришь — правда, мне вряд ли стоит тебя благодарить за ту роль, которую ты сыграла в жизни моих родителей.

— Я не надеюсь, что ты простишь меня, — она расстроенно опустила голову. — Я лишь хочу помочь тебе не быть игрушкой в их руках, как ею всегда была я. Я не стала бы говорить тебе всего этого, если бы не была уверена, что они готовят для тебя какую-то ужасную участь…

— Папа, наверное, хотел для меня этой участи. Иначе почему он жаждал отправить меня сюда, несмотря на то, что спецслужбы, по твоим словам, шантажировали его?

— Он, наверное, полагал, что для тебя будет лучше жить здесь, несмотря ни на что, — она пожала плечами. — Люди готовы многим пожертвовать ради своих убеждений, но не готовы, чтобы чем-то жертвовали их дети.

— Что, по-твоему, я должен теперь сделать?

— Я не знаю, — она опустила глаза. — Это твой выбор. Я лишь хотела, чтобы ты знал правду.

— Хотела отомстить Ленцу? — проницательно взглянув на нее взглядом, которому научился у сержанта-детектива Филипса, поинтересовался я. — За то, что он бросил тебя здесь после пятнадцати лет верной службы?

— Вовсе нет! — в голосе Клаудии появилось раздражение, какое часто бывает у людей, отрицающих неприятную для себя правду. — Я сделала это ради Володи! Ради тебя, Дима!

— Папы больше нет. А на меня, с тех пор, как я ступил на этот чертов континент, давит уже столько этой проклятой «правды», что она вот-вот размозжит меня своей тяжестью, — покачал головой я.

Некоторое время мы помолчали.

— Знаешь, о чем я думаю? — продолжил я. — Мама с папой просто хотели, чтобы я был счастлив. Как и все родители. И в то же время они учили меня жить по совести. Тянуться к правде, к справедливости. В реальной жизни эти вещи оказались несовместимы.

Сказав это, я встал с кровати.

— Ты уходишь?

— Ты сказал все, что хотела. И я услышал тебя.

— Что ты собираешься делать?! — слегка дрожащим голосом спросила Клаудия, будто ужаснувшись возможных последствий той правды, которую она открыла, не думая о последствиях.

— Еще не знаю.

— Я проведу тебя назад. Ты не найдешь дорогу, — засуетилась она.

— Найду. Мне надо подумать, — сумрачно ответил я.

— Мне так хотелось бы… — она замялась, неловко посмотрев на меня исподлобья. — … чтобы ты не держал на меня зла, Димитрис. Ты очень дорог мне. Я всегда желала тебе лишь самого лучшего.

Я задумчиво посмотрел на нее, но так и не нашелся с ответом и взялся за ручку двери.

— Ты… позвонишь мне? Когда-нибудь? — робко переспросила она вдогонку.

Мне стало жалко в этот момент эту одинокую женщину, мучимую виной и грузом прошлого. На языке уже вертелся ответ «Да». Пусть даже это будет ложь, но ей станет легче.

Но я так ничего и не ответил.

***

Мне действительно было что обдумать. Я думал все время, пока добирался по темным дебрям «желтой зоны» обратно до станции электрички; пока ехал в переполненном вагоне до остановки рядом с мусороперерабатывающим заводом (в этот поздний час здесь зашел я один); пока ковылял пол задворкам промышленной зоны до калитки, через которую не сменившийся еще офицер ПОП молча пропустил меня; пока шел по чистеньким улицам к станции метро; пока ехал в поезде вместе с усталыми сиднейцами; пока шел к своей, пока еще, квартире, с которой мне как раз этим вечером предстояло съехать, по вечернему Студенческому городу, глядя на молодежь, бегающую трусцой и играющую в настольный теннис.

Зайдя в квартиру, я сразу почувствовал в ней чье-то присутствие. Нельзя сказать, что я сильно удивился. Было у меня предчувствие, что бригадный генерал Роберт Ленц не станет ждать, пока я соизволю выйти с ним на связь.

Не став включать в квартире свет (достаточно было вечерних городских огней, проникающих через панорамное окно), я спросил у силуэта, уютно умостившегося на диване:

— Злоупотребляешь служебным положением, Роберт? Дверь, вообще-то, запирают для того, чтобы никто не заходил.

— Жаль, что ты не захотел поговорить со мной, перед тем как отправиться туда, — донесся из полумрака тяжкий вздох. — Столько лет прошло, а я так и не смог снискать твое доверие.

— Я должен был услышать то, что Клаудия хотела мне сказать.

— Ты услышал. Что думаешь?

— Думаю, в этом много правды.

Я подошел к кулеру на кухонном столе и налил себе стакан прохладной воды.

— Это старый трюк — рассказать много правды, разбавив ее парой капель ядовитой лжи, чтобы та в ней незаметно растворилась, — хмыкнул Роберт.

«Уж ты-то знаешь толк в таких трюках», — подумал я.

— Зачем ей это?

— Она мстит мне, Дима. Это наши с ней…м-м-м… рабочие дела.

— Ты никогда не рассказывал о ваших с ней «рабочих делах».

— Не должен был. Я никогда не раскрываю имен своих агентов. Это правило — залог их безопасности.

— Бросать своих «агентов» после того, как нужда в них отпадает — это тоже одно из правил?

— Она не рассказывала тебе, как связалась с итальянскими экстремистами? — фыркнул Ленц. — Ей светил до-о-олгий тюремный срок. Я спас ее от тюрьмы и позволил залечь на дно. Не люблю, когда мои люди попадают за решетку. Даже бывшие. Но я напрасно ждал благодарности за свое великодушие. Маленькая наивная девочка, которую я подобрал на улице и излечил от чахотки, давно превратилась в мстительную прожженную стерву, и решила ударить меня по больному месту.

Я прошел к дивану, сел напротив Роберта и испытывающе посмотрел на его лицо. Нет, это бесполезно. Начинающий полицейский никогда не прочитает ничего на лице игрока в покер, каковым был опытный профессиональный разведчик. Так же малы были шансы подловить его на явной лжи. Я мог лишь верить, или нет. Паскудная ситуация.

— Клаудия любила моего отца, — молвил я. — Это заметно.

— Что ж, может быть, — пожал плечами Роберт. — Я не знаток женских сердец. Я невысокого мнения о ее нравственности, но не исключаю, что она могла искренне полюбить Володю. Он из тех людей, в которых влюбляются, даже того не желая.

— Ты свел ее с папой и сделал так, чтобы он изменил маме?

— Димитрис, — Роберт тяжело вздохнул. — Послушай, что ты говоришь. Вопрос пятилетнего ребенка. «Свел с папой, изменил маме». Ты ведь знал своего отца. Неужели ты думаешь, что кто-то способен был заставить его изменить Кате? Как ты это себе представляешь?

— Но ты подсунул ее ему, — чувствуя себя и впрямь глуповато, заявил я.

— «Подсунул», — звучит некрасиво. Сводничеством я никогда не промышлял. Она была моим агентом, и я поручил ей собрать больше информации и Володе. Такова моя работа. Она решила сделать больше, чем я ее просил. А он совершил ошибку, какую иногда совершают многие мужчины. Поддался порыву страсти. Это не тот факт, который хочется знать о своем отце. Я никогда не рассказал бы тебе этого. Но Клаудия решила вытащить старые семейные дела на свет Божий. А что еще делать старой деве, оставшейся не у дел и без пенсии? Она ведь отвыкла работать в прачечной, или где она там раньше работала…