Новый Вавилон

— Ладно, ухожу, ванная в вашем распоряжении. Наслаждайтесь.

Клео подошла к широким дверям балкона, взгляду открывался вид на заснеженные вершины, и ей вдруг вспомнилась давняя детская мечта. Она уже хотела было повернуть ручку, но тут увидела в стекле отражение обнаженного Лилио.

«Надеешься, что я обернусь? Напрасно. Да, я оценила курчавые заросли на твоей загорелой груди, твой накачанный пресс и то, что ниже, но…»

Клео распахнула дверь, в помещение ворвался холод, и у нее тут же замерзло лицо, точно она сунула его в холодильник. Ветер был резкий, ледяной. Четыре тысячи метров над уровнем моря. Она, видимо, совсем сошла с ума.

В детстве Клео мечтала принять горячую ванну, искупаться в теплом море или вулканическом озере, а потом телепортироваться на фьорд, ледник или заснеженную гору. Насладиться контрастом. Многие ее соученики по лицею практиковали такой экстрим, но Клео все не хватало духу. Что же, момент настал.

Клео знала, что Лилио не сводит с нее глаз. Еще один шаг. Холод вгрызся в ноги, ступившие в снег. Да она и минуты не продержится. Клео потянула за пояс и медленным движением стряхнула с себя халат.

Как бы там репортер не утонул в джакузи.

Клео вышла из тени стены и подставила лицо бледному солнцу. Потом опустилась на колени, зачерпнула две горсти снега, растерла его по плечам, груди, животу, приложила к затылку, прикусила губу, чтобы не закричать, и кожа, расслабленная горячей ванной, отозвалась невыразимым наслаждением.

Но в следующий миг все вылетело у Клео из головы — и холод, и наслаждение, и собственная нагота, и желание.

Из снега торчала рука. Детская. И сразу она увидела вторую руку и все тело.

Вне себя от ужаса, Клео лихорадочно расшвыривала снег. На нее смотрели ничего не видящие глаза ребенка лет десяти, ровесника Кевина, Доротеи, Дилана. Ее учеников.

Детская ледяная ладонь лежала в руке женщины, которая находилась глубже в снегу. Семья?

Клео вспомнила трупы взрослых в фавеле Мангейра. Они умерли своей смертью… Ее крик мог вызвать сход лавины с гималайской вершины.

Этот ребенок умер вовсе не своей смертью. Ему перерезали горло.

24

Киджондон, Корея

— Что мы забыли в этой призрачной деревне?

Бабу оглядывался, не веря своим глазам. Мало что могло удивить его в нынешнюю эпоху телепортации, но ничего подобного он еще не видел. Он пытался понять, что это за странное место и почему тут все дома фальшивые. Фасады зияли темными дырами вместо окон, стены и крыши прикрывали пустоту. Какие-то обиталища призраков. Киношная декорация, но настолько нелепая, что не верится, что тут могли снимать фильм.

— Вот тут я и живу, — сказала Ми-Ча, спуская с рук кота. — А теперь и ты, Шпион.

Майор Акинис что-то читал в планшете, не обращая внимания на подчиненных.

— Что тут стряслось? — поинтересовался Бабу. — Они не успели закончить строительство?

Ми-Ча повела Шпиона в большое здание с монументальным фасадом, за которым скрывалась одна-единственная комната. На полу лежал ковер, из всей мебели — два стула и шкаф. Кот выглядел безмерно одиноким в этом пустом помещении.

— Я родилась в Киджондоне, это двумя километрами ниже, в той стороне. — Ми-Ча махнула рукой на проем в стене. — В долине, где пролегала граница между двумя Кореями, бывшая некогда одной из самых неприступных границ. Она исчезла задолго до моего рождения. В Северной Корее это место называли «Деревня Мира», а в Южной — «Деревня Пропаганды», потому что ее построили с одной-единственной целью — доказать, что люди живут тут и не пытаются сбежать. Каждый вечер являлись солдаты и зажигали повсюду свет.

Кот обследовал новую территорию. Потерся о ноги Артема, по-прежнему занятого чтением. Бабу выглянул в проем, обвел взглядом долину и остатки демилитаризованной зоны — нейтральную полосу, где все еще стояли сторожевые вышки, антенны, батареи с выведенными из строя пушками. Наверное, и минные поля на месте.

— Ты правда живешь в этом ужасе?

— Нет. Только сплю. Телепортируюсь сюда с футоном под мышкой, ночую, а как только просыпаюсь, прыгаю в другое место. К моим услугам весь мир, чтобы поесть, помыться, повеселиться. Но сплю я здесь — дома, где спали мои родители и будут спать мои дети. А теперь и мой маленький Шпион.

Бабу скорчил рожу апокалиптичному пейзажу, свидетельству прежнего порядка вещей.

— Ладно, хватит лирики. Ты сказала, что заскочим на пять минут, оставим котяру и…

— Вот же мерзавец! — воскликнул Артем, не дав ему договорить. — Да он издевается над нами! — И сунул планшет коллегам. — «Индепендьенте Планет» только что опубликовала беседу с человеком, якобы толкающим телепортеры всем желающим скрыться от «Пангайи». Видите подпись? Лилио де Кастро!

Статью поставили в номер меньше четверти часа назад.

— Теперь мы хоть знаем, как журналист с учительницей сбежали от нас в Рио. Хоть что-то… — философски заметил сенегалец.

Артем отпихнул ногой кота, который, не найдя ничего получше, попытался вскарабкаться на него. Ми-Ча подхватила Шпиона и поднесла его к мягкой корзине с кружавчиками и розовыми ленточками, купленной три минуты назад на главной площади Брюгге:

— Тебе тут будет уютно, малыш.

— Ми-Ча! — Рык майора заполнил пустую комнату, точно голос бога-громовержца. — Хорош развлекаться! Подведем итог. Много времени это не займет — у нас ничего нет. Ни-че-го! Кроме записи с неуловимым киллером-блондином. Будем звать его Ханом, если тебе так нравится, Ми-Ча. Стадион «Маракана» эвакуировали в прямом эфире на глазах у семи миллиардов зрителей, не потрудившись выяснить, не розыгрыш ли это, не ложный ли сигнал. Президент Немрод дает интервью журналисту, более чем вероятно замешанному в терактах и контрабанде. Не стоит забывать о готовящемся праздновании столетия телепортации, столь дорогом сердцу нашего президента. Что из всего этого следует? А вот что. Ты, Ми-Ча, оставишь в покое кота, его розовую корзинку и всю эту хренотень. Ты, Бабу, постараешься избавить нас от философских сентенций и ностальгических воспоминаний. Мы и так всеобщее посмешище! Как говаривали легавые, ездившие на машинах с сиренами и проблесковыми маячками, по газам!

Ким козырнула, Бабу лишь флегматично посмотрел на босса.

— Полегче, Артем, — сказал он. — Люди привыкли торопиться, так что мои древние, как ты их назвал, методы могут оказаться очень даже действенными.

Майор открыл было рот, но сдержался.

— Приведу пример, Артем. Твой главный враг — этот репортер. Не верю я, что он замешан в теракте. Да, он оказывается не в том месте, не в то время — то рядом с Тетаману, то на «Маракане», — но причина заключается в его профессионализме. Он попросту опережает полицию. Это он раскрыл подпольную сеть торговли телепортерами. Он — не мы. Не записывай де Кастро в террористы только за то, что его интервью метят в «Пангайю» и Конгресс. Мы знаем, кто убил тех пенсионеров. Это он подложил в тумбочку книгу Оссиана, нацарапал на дереве «питчипой». Его и нужно искать.

Артем почти успокоился. Ми-Ча, заметив, что Диоп отвлек внимание шефа, немедленно уткнулась в свой планшет.

— Может, поучаствуешь в разговоре, Ми-Ча? Снизойдешь до нас?

Кореянка подняла на босса большие раскосые глаза с густо накрашенными ресницами:

— Разрешишь отлучиться на пять минут, Арти?

Акинис, потрясенный дерзостью подчиненной, буквально прожег ее взглядом.

— Ей в Пекин надо, пописать, здесь ведь сортиров нет, — попытался разрядить обстановку Бабу.