"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

огорода» к враждебному государству, поставившему завоевание «жизненного пространства на Востоке» в

центр своей глобальной стратегии.

Конечно, среди лиц, попавших в немецкую операцию (ее следовало бы назвать германской, но первое

понятие уже утвердилось в научном обороте), преобладали немцы по крови и по месту рождения. Однако

анализ архивно-следственных дел показал, что более точно эту категорию жертв большого террора можно

описать как «выходцы из Германии». Среди них были и русские военнопленные Первой мировой войны, и

лица разных национальностей, оказавшиеся в этой стране только в годы Веймарской республики. Покидая

Германию, в том числе и вынужденно, они уносили с собой язык, образ жизни и политическую культуру,

привитые им в стране, которая так и не стала их новой родиной. В Советской России этот багаж становился

218

основой для межкультурного взаимодействия на самых различных уровнях — от применения

производственных навыков в заводских цехах до бытовых конфликтов на коммунальных кухнях.

Автор отдает себе отчет в том, что выбранные в качестве объекта исследования 720 следственных дел,

дополненные документами из архива Коминтерна, не позволяют исчерпывающе ответить на все вопросы,

касающиеся причин и последствий немецкой операции НКВД. Однако, сложенные вместе, они в

достаточной мере иллюстрируют жизнь выходцев из Германии в столичном регионе, дают объективный

набор социально-политических характеристик эмигрантской колонии накануне большого террора.

Материалы следствия показывают приемы и методы, которыми пользовались сотрудники органов

госбезопасности, чтобы в условиях штурмовщины массовых операций придать своим действиям подобие

«социалистической законности». Динамика репрессий отражает как исполнение директив высшей власти на

местах, так и логику действий рядовых «чекистов», лавировавших между кнутом и пряником.

Более половины из 720 дел велись в отношении лиц, которые в прошлом являлись активистами и

функционерами Коммунистической партии Германии, 220 из них оставались членами этой партии и на

момент ареста. То, что они рассказывали на допросах о своей политической деятельности, диктовалось

стремлением к самооправданию, к снятию с себя образа врага. То, что фиксировалось в протоколе, было

подчинено задаче фальсификации несовершенных ими преступлений. И тем не менее материалы допросов,

равно как показания свидетелей, справки и характеристики, отложившиеся в АСД, содержат уникальную

информацию о «боевом пути» КПГ, ее месте в политическом ландшафте Веймарской республики и борьбе за

устранение ненавистной «системы». Из этих материалов складывается ментальный тип образцового

коммуниста, ни в грош не ставившего ценности парламентской демократии, в любой момент готового к

прямым действиям, к «последнему и решительному бою». Способность к самопожертвованию ради идеалов

светлого будущего, бескомпромиссность «солдата мировой революции» и готовность идти наперекор устояв-

шимся общественным ценностям оказывались для многих немецких коммунистов роковыми качествами

после их приезда в СССР. Здесь от них требовалось приспособление к реалиям сталинского режима, которые

вблизи выглядели совершенно иначе, чем лубочные образы строящегося социализма на страницах левой

прессы.

Инженеры и рабочие, завербованные в Германии на рубеже 30-х гг. для работы в советской

промышленности, переживали скорее культурный, нежели политический шок, хотя принимающая сторона

219

делала все для того, чтобы смягчить его негативное воздействие, особенно сильное там, где стройки

индустриальных гигантов начинались буквально с нуля. Немцы первыми получали благоустроенные квар-

тиры, имели возможность переводить часть заработанных средств за рубеж, ездили в отпуск на родину.

После завершения первой пятилетки система индивидуальных контрактов с иностранцами ушла в прошлое,

им приходилось выбирать: уезжать или оставаться, работая на тех же условиях, что и местные кадры. Для

многих из тех, кто решил остаться, основным аргументом выступала удачно сложившаяся карьера,

возможности профессионального роста, занятия любимым делом. Были и идеалисты, у которых

доминировало стремление помочь невиданному социальному эксперименту в советской стране. Кого-то

удерживали личные мотивы — русские жены, дети. Сказывался и страх перед тем, что в Третьем рейхе их

работа в СССР может послужить основанием для политических обвинений.

Так или иначе немцам приходилось соглашаться с правилами игры, которые большевистское руководство

навязывало советскому обществу. С этими правилами сразу же знакомились те, кто приезжал в СССР на свой

страх и риск, попадая в категорию или «перебежчиков», или «интуристов». Источники показывают, что

такие люди оказывались под двойным подозрением именно потому, что к эмиграции их подтолкнули скорее

эмоциональные, нежели рациональные мотивы. Для следователей НКВД данное обстоятельство открывало

возможность «дополнить» эти мотивы вербовкой для шпионской деятельности.

Приезжая в СССР, любой иностранец оказывался под жестким контролем партийных, хозяйственных и

административных органов, не говоря уж о «чекистском обслуживании». На первых порах ему оказывали

помощь в решении бытовых вопросов, оформлении документов, предоставляли переводчика, вовлекали в

общественную жизнь. Для известных деятелей литературы и искусства, членов рабочих делегаций или

командированных на короткий срок это выглядело как проявление традиционного русского гостеприимства.

Тот, кто приехал в Советский Союз без обратного билета, рано или поздно замечал, что радушные хозяева не

оказывают ему больше привычных знаков внимания, намекая тем самым, что нельзя вечно оставаться