"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

работы «судебной двойки» немцев перестают приговаривать к расстрелу, дела, переданные в обычные суды

или в Военный трибунал, в ряде случаев завершаются оправданием обвиняемых.

«Бериевская оттепель» привела лишь к единичным случаям пересмотра приговоров, вынесенных в эпоху

Ежова. Новое следствие по протестам родственников или самих заключенных проводили те же органы

госбезопасности, а иногда и те же сотрудники, что и в 1938 г. Если доводы о фальсификациях и незаконных

методах следствия, изложенные в письмах из лагерей, за редкими исключениями не принимались во

внимание, то просьбы, поступавшие от руководителей Коминтерна, были способны оказать спасительное

влияние на судьбы жертв большого террора. Последние из тех немецких политэмигрантов, кто еще

находился под следствием, были выпущены на свободу как раз накануне 22 июня 1941 г.

Нападение Гитлера на Советский Союз довершило уничтожение сложившейся в Москве колонии выходцев

из Германии, начатое в ходе большого террора. Как и ранее, первоначально были реализованы «материалы

учета», затем последовала административная отправка в эвакуацию, а 9-11 сентября 1941 г. были проведены

аресты всех «бывших немцев», оставшихся на свободе. Среди арестованных преобладали женщины, им

предъявлялось стандартное обвинение в антисоветской агитации. Показания свидетелей, приобщавшиеся к

следственным делам той поры, показывают, что война привела к возрождению ксенофобии и антинемецких

настроений, пропагандистские штампы и стереотипы вновь стали доминировать над личными

впечатлениями и оценками, связанными с многолетним проживанием бок о бок немцев и россиян.

Исследование, результаты которого представлены читателю, стало лишь первым подходом к пониманию

темы, сформулированной в социокультурном ключе. Практически вне нашего внимания остаются вопросы,

связанные с ментальностью немецких эмигрантов, шан-

225

сами и границами их интеграции в советскую повседневность. Пока мало что можно сказать о линии

поведения людей, оказавшихся на Лубянке, их борьбе с неправедным следствием, взаимовыручке и от-

торжении в рамках «тюремного сообщества». Здесь необходимо привлечение новых источников, многие из

которых до сих пор погребены в ведомственных архивах.

В то же время еще далеко не полностью «допрошены» архивно-следственные дела, являющиеся весьма

специфическим источником и требующие выработки особой методики своего анализа. Они могли бы многое

рассказать не только о жертвах большого террора, но и о нюансах эпохи, в которой жили эти люди.

Завершение работы над текстом привело к появлению чувства легкой неудовлетворенности сделанным, хотя

это и является нормальным состоянием авторской души. Хочется вновь вернуться в архив и пролистать

каждое из дел, чтобы взглянуть на него по-иному, задать правильные вопросы, проникнуть в невысказанный

контекст. Но оставлю данное занятие тем, кто пойдет вслед за мной и дальше меня, лелея надежду, что им, прочитавшим эту книгу, будет немного легче.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ Ганс Лаке: ЭКСКУРСИЯ В ГУЛАГ

Скромный берлинский коммивояжер Ганс Лаке, прибывший в Москву в качестве туриста 22 сентября 1937

г., конечно, не мог знать, что как раз в эти дни в столице проходят массовые аресты немецких подданных.

Тур, купленный им в агентстве «Интурист», подразумевал знакомство с жемчужинами Советского Союза —

Ленинградом, Киевом, Одессой. Лаке рассчитывал, что будет жить в самом шикарном отеле Москвы —

«Национале» — и даже оставил своим друзьям его адрес для переписки. Однако немецкого туриста,

поскольку денег у него хватило только на «путешествие третьего класса», поселили в более дешевой

гостинице «Новомосковской» напротив Кремля, на улице Балчуг.

Однако и там сервис был на высшем уровне — советской стране нужна была валюта, а поток интуристов в

предвоенные годы сокращался с каждым годом. Каждого из них буквально носили на руках. На обложке

своего туристского ваучера Лаке записал меню запомнившегося ему обеда: «1. Суп-пюре из дичи. 2. Язык в

мадере с картофельным пюре. 3. Яблоки дюбари».

Записал по-русски, так как к поездке готовился загодя и интенсивно изучал русский язык. Немецкому

туристу нравились не только изысканные блюда. Он был в восторге от посещения колхоза «Путь Ильича»,

находившегося в паре десятков километров к северу от советской столицы — обильное угощение, тучные

нивы и довольные крестьяне так не соответствовали стереотипам нищей и запуганной России, которые

тиражировала нацистская пресса!

Образы цветущей страны, которая ударными темпами строила социализм, проплывали за окном

интуристовского автобуса и контрастировали с грустными мыслями, одолевавшими Лакса. У себя на родине

его, еврея, ждал неминуемый арест. Согласно Нюрнбергским расовым законам связь с арийской девушкой, о

которой бдительные соседи уже донесли в гестапо, являлась уголовным пре

227

ступлением. Приезд в СССР был не чем иным, как бегством от неминуемой судьбы.

Уже в Москве Лаке получил от своего друга почтовую открытку, в которой, как он сам позже признавал на

следствии, содержалась зашифрованная фраза — к нему домой приходили из полиции. Это стало последней

каплей для того, чтобы принять решение — я остаюсь здесь, в Советском Союзе, на родине всех трудящихся, независимо от их национальности и вероисповедания.

Сказано — сделано. Однако здесь в Москве все оказалось не так просто, как выглядело на первый взгляд.

Лаке начал с посещения редакций журналов и газет, издававшихся в столице на немецком языке — благо их

можно было взять прямо в холле гостиницы. Нетрудно себе представить, какой шок вызывали у их