"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

Любые попытки сопротивляться наталкивались на вездесущий репрессивный аппарат. Люди оказывались в

ловушке, ведь возвращение в нацистскую Германию никому из политэмигрантов не обещало легкой судьбы.

3 июня 1937 г. Фридрих и Герман Бороши написали заявление в Коминтерн с просьбой отправить их

бойцами в республиканскую Испанию. Наверное, положительное решение этого вопроса в Москве иначе

повернуло бы их жизнь. Счет шел уже не на месяцы, а на недели и дни.

20 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение об аресте всех немцев, работавших на оборонных

заводах. В Коломенском районе Московской области лидером индустрии был машиностроительный завод,

выпускавший локомотивы, дизели для подводных лодок и другую оборонную продукцию. Среди его

инженеров и специалистов было немало иностранцев, приглашенных из Германии. Далеко не все они

симпатизировали коммунистам, но каждый из них искренне передавал свои знания и опыт советским

коллегам.

Руководители Коломенского райотдела НКВД наверняка отдавали себе отчет в том, насколько абсурден

охвативший страну приступ «шпиономании». И тем не менее они с энтузиазмом взялись за дело. Массовые

аресты иностранных рабочих и специалистов на Коломенском заводе начались в конце июля. На допросах

они должны были сознаться в стандартном наборе преступлений: шпионаже, подготовке диверсионных

актов и убийстве руководителей партии и правительства (чтобы совсем не оторваться от реальности,

следователи были вынуждены оговаривать в протоколах — в случае, если те посетят Коломну).

Вседозволенность следствия, применение шантажа, угроз, а нередко и тривиальные побои приводили к

почти стопроцентному результату — рано или поздно обвиняемые безропотно подписывали протоколы с

вымученными «признаниями».

Так рождалась цепная реакция фиктивных преступлений, охватившая не только все слои советского

общества, но и проникшая в каждую семью. К моменту ареста Карла Бороша в заключении уже находилась

немка Екатерина Розенберг, ставшая за три месяца до этого его второй женой. По требованию следователя

она перечислила в качестве членов «фашистско-шпионской группы» всех иностранцев, с которыми

встречалась на курсах русского языка в заводском

235

Дворце культуры. Аналогичные показания были получены и от других арестованных. Регистрируя в

протоколе допроса круг знакомых и родственников обвиняемого, следователи НКВД получали богатый

исходный материал для конструирования той или иной «контрреволюционной организации». Зачастую роли

в них расписывались еще до ареста их рядовых участников.

После смены Ежова Берией многие из низовых исполнителей сталинского террора сами оказались в

тюремных камерах. Вот как описывал технологию следствия в 1937 г. один из оперуполномоченных

Коломенского НКВД: «Националов больше всего было на заводах района. В райотделе был учет, сколько в

таком-то цехе работает поляков, немцев, латышей и т. д. Если в цехе окажется группа поляков человек 5-10, то прежде чем арестовать их, на неофициальных совещаниях у Галкина (начальник райотдела НКВД. — А.

В.) обсуждался вопрос, кто должен быть руководителем этой группы. Руководителем группы намечалось то

лицо, которое по должности подходило для этой роли или еще по каким-либо признакам. Когда вопрос о

руководителе группы решался, его арестовывали и брали с него показания на других лиц этой же

национальности, которые работали с "руководителем" в одном цехе и были связаны с ним по работе».

Процесс конструирования аналогичной группы на Коломенском машзаводе не составил большого труда —

резидентами германской разведки были определены инженеры-конструкторы дизельного цеха Эрих Фальтин

и Вилли Михель, покинувшие СССР в 1935 г. После этого следовало «выявить» максимальное количество

исполнителей. Поскольку какие-либо следы или вещественные доказательства их шпионской или

террористической деятельности отсутствовали, обвинительное заключение строилось лишь на стандартном

наборе вымученных признаний.

Вот здесь с Карлом Борошем вышла загвоздка. Человек, которого шесть раз арестовывала германская

полиция, был готов ко встрече и с ее советскими коллегами. Полтора месяца он отказывался признаться в

несовершенных преступлениях, несмотря на все усилия работников НКВД, буквально прочесывавших его

биографию. Даже тот факт, что Борош руководил на заводе стрелковым кружком, рассматривался под углом

зрения подготовки террористических актов. Пространные протоколы одного и того же допроса заполнялись

в деле Бороша разными почерками, что свидетельствует о применении к нему "конвейерного метода", когда

обвиняемого без перерыва в течение нескольких дней допрашивала специальная бригада следователей.

Первый раз Борош не выдержал 13 сентября, признав себя германским шпионом, передававшим Михелю

данные о типах и коли

236

честве выпущенных на заводе бронепоездов и дизелей для подводных лодок. Трудно предположить, что

формовщик литейного цеха имел доступ к такого рода информации, однако это мало волновало следствие.

Все обвинения в проведении вредительской работы вроде изготовления негодных форм для тюбингов

Метростроя Борош отрицал. Не дал он и развернутых показаний ни на кого из своих знакомых по Коломне, за исключением двух «резидентов», давно уже вернувшихся в Германию.

Так и не получив нужных сведений от отца семейства, Московское управление НКВД выдало ордера на

арест обоих его сыновей. Фридрих был схвачен в Коломне 21 августа. Как отмечалось в прокурорском

протесте 1959 г. по следственным делам отца и братьев Борош, «органы НКВД не располагали к моменту их

ареста оперативными данными об их преступной деятельности». Уже на первом допросе Фридрих был