Нуль

Дело тут вот в чем. Подобно тому как моя память держит огромное количество ликов – с живописных полотен, фресок, гравюр, фотографий, – голова Сергея всегда вмещала невероятное число обрывков различных текстов. Так уж устроены наши мозги, кунштюк природы, решившей позабавиться над нами на свой манер. Может быть, схожие склады памяти – только у меня иконографический, а у Сергея вербальный – и обусловили некоторое родство душ, а уж это родство стало цементом дружбы, кладка которой за много лет все же не развалилась. Смею только заметить, что моя свалка человеческих лиц – вещь вполне безобидная, ибо никому не мешает, а вот литературный чулан Сергея весьма взрывоопасен.

Беседы с ним были зачастую интересны, но порой – мучительно-невыносимы, ибо Сергеем вдруг овладевал какой-то бес, и тогда он к месту и не к месту извлекал из этого чулана разнообразные сопоставления, отчего казалось, что собеседник его совершенно несамостоятелен в суждениях и категорически не способен оригинально высказываться.

Несколько раз случалось, что я обрывал разговор и хлопнув дверью, уходил из его квартиры, будучи не в силах совладать с раздражением от назойливой сверки мыслей – моих и чьих-нибудь еще, – постоянно производимой Сергеем. Повторяю: в голове Сергея сидели именно строчки – неполные фразы, куски цитат, фрагменты абзацев, выхваченные из каких-то текстов образы. Причем совершенно необязательно, чтобы он всегда помнил само произведение или хотя бы его сюжет.

Вот такая странность: канва могла вылететь из головы, а отдельные нитки основы – застревали. Спроси его, о чем роман Джона Уэйна «Зимой в горах», – не вспомнит, но тут же вытащит из необъятных закромов своего мозга крохотный обломок этого произведения: «Единственный путь установить добрые отношения с людьми – ничего у них не просить. Тогда, случается, они сами к тебе приходят».

А то охарактеризует какого-нибудь знакомого как человека с «длинным, ненужным лицом» или скажет про лысого, что «голова его блестела, как бульон», и присовокупит, конечно же, что в первом случае слова – из Гейне, а во втором – из Олеши, но, хоть пытай его, ни за что не восстановит, кого именно так описал немецкий поэт в «Путешествии по Гарцу» и в чем суть рассказа Олеши «Альдебаран».

Попробую в качестве примера воссоздать какую-нибудь нашу беседу – не из интересных, а как раз наоборот, из категории невыносимых

Однажды я пришел к Сергею в очень злом настроении – главный редактор одного московского издательства только что вернул мне пачку моих старых рассказов, заявив, что на сборник «не тянет» и «вообще – это стилистика раннего Брэдбери».

– Как стилистика может быть поводом для отказа? – орал я на Сергея, хотя тот был совершенно ни при чем. – Притом стилистика не кого-нибудь, а Брэдбери, мастера, художника, мэтра! Я всегда старался не заимствовать сюжеты, у меня достаточно оригинальные идеи, но – стилистика! Это даже не слова, а связи между словами! Слова-то ведь все мои! Я могу как автор продать свои слова, но в любом случае это МОИ слова, я их нигде не купил.

– Ах, друг мой, – с сочувствием, которое показалось мне наигранным, вздохнул Сергей. – До тебя это уже сказал Хулио Кортасар.

– Где? – не поверил я, хотя давно знал: если Сергей кого-либо цитирует, это всеща точно.

– В «Другом небе». Он там прямо так и говорит: слова «могут быть предметом продажи, но не купли, хотя это и кажется абсурдом».

– Ты удивительно бессовестный человек! – вскипел я. – К тебе приходит друг, которому в очередной раз плюнули в душу, а ты, вместо того чтобы посочувствовать, цитируешь Кортасара. Да наплевать мне на него, этого аргентинца!

– Почему же это я бессовестный человек? – не утерпел Сергей.

– Потому что ты не делаешь того, чего от тебя ожидает друг. Именно в этом бессовестность – не делать того, что нужно, тогда, когда это нужно.

– А сейчас ты слово в слово повторил слова Томаса Бекета из пьесы Ануя, – с видимым удовлетворением произнес Сергей.

Если бы я на этом разъезде перевел стрелку и направил диалог на другой путь, скандала бы не было, но я опоздал заметить опасность, а Сергея между тем уже понесло. И меня, кстати, тоже.

– Перестань сыпать цитатами! – закричал я.– Меня ты этим не удивишь, не на того напал. В конце концов, все уже сказано за историю человечества, и найти подходящую аналогию в мусоре прошлого не очень сложно, особенно если в голове такая помойка, как у тебя.

– Ты, как всегда, прав, друг мой,– ответствовал Сергей. Оборот «друг мой» он иногда произносил с особой интонацией, которую я ненавидел.– «В конце концов не скажешь ничего уже, что не было б другим раньше сказано». Это Теренций. Между прочим, второй век до нашей эры.

– Ты на редкость однообразен сегодня,– ядовито сказал я.– Ужасно утомительно слушать, как человек демонстрирует свой ум. Особенно если ума нет.

– Не «особенно», а «в особенности».

– Что? – не понял я.

– Надо говорить не «особенно», а «в особенности»,– повторил Сергей.

– Почему это?

– Потому что так у Ремарка. «Нет ничего утомительнее, чем присутствовать при том, как человек демонстрирует свой ум. В особенности если ума нет». Роман называется «Тени в раю».

– Ну ты меня совершенно заколебал! – Я уже не разговаривал, а вопил.– Прямо ходячий цитатник Мао! Совесть, совесть, совесть поимей!

– У меня совесть есть,– возразил Сергей.– А вот у тебя нет. Подумаешь, какой-то идиот-редактор наговорил ему глупостей про его рассказы. Вместо того чтобы плюнуть и забыть, мой друг Синицкий приходит ко мне и начинает писать кипятком по всем углам. Как учил нас великий Акутагава, совесть – это вид изящного искусства, и сегодня не я, а ты не владеешь этим искусством.

– Может быть, ты и прав, – согласился я, выдохнув. – Сегодня у меня совести нет. Пропала куда-то. Только нервы остались.

– Смотри-ка, попал! – искренне изумился Сергей. – Это ведь тоже из Акутагавы, из того же самого произведения, «Слова пигмея». Он там говорит о себе: «У меня нет совести. У меня есть только нервы».

– Ты чудовищный человек, – сказал я, почувствовав, что очень устал от этой перепалки. – Мне уже кажется, что это не я с тобой говорю, а ты сам сидишь в моей голове, мыслишь вместо меня и разговариваешь сам с собой. Какая-то изощренная форма телепатической шизофрении.

Сергей демонически расхохотался.

– Если бы ты сравнил меня не с шизофреником, а с божеством, то была бы еще одна почти точная цитата. У Айрис Мердок в «Черном принце» герой говорит: «Я чувствовал, что все происходящее со мной не только предначертано, но именно в то самое мгновение, когда оно происходит, мыслится некой божественной силой, которая держит меня в своих когтях».

Я окончательно взбесился.

– Ты думаешь, твоих запасов хватит на все жизненные ситуации? Думаешь, твоя ирония похвальна? Она просто смешна. Память замечательная, а ума мало. Знаешь, когда денег много, жизнь кажется дешевой. Вот и у тебя так: ирония за счет туго набитого кошелька памяти. Дешевый способ казаться умным.