Нуль

Я не могу быть столь жестким в определении уместности или неуместности той или иной книги. По мне книга уже небессмысленна, если в ней есть хотя бы одно неглупое умозаключение, одно свежее сравнение или хотя бы один новый парадокс. Но если ничего такого нет – тогда книгу действительно не стоило писать, печатать и распространять по белу свету. Весь ужас не умеющей читать цивилизации именно в том, что таких книг – подавляющее большинство!

Ах, какое счастье я испытал, когда встретил в книге Арнольда Каштанова «Эпидемия счастья» такие строки: «...альтернативой юмору является агрессивность. Теперь я убежден, что юмор – это канал для избыточной агрессивности. Природа вложила ее в нас для защиты от врагов. Цивилизация отучила, защищаясь, кусаться и царапаться. Мир и сдержанность – великие блага. Однако оружие наше – агрессивность – надо же где-то хранить. Оно подобно тяжелой пушке, которую ввиду возможной будущей опасности приходится таскать с собой всю жизнь по совершенно безопасным местам. Время от времени мы страдаем от ее тяжести. Юмор - это воздушные шарики, к которым мы подвешиваем тяжелую пушку».

Я совершенно не помню, о чем эта книга, да помнить, пожалуй, и не обязательно. За сорок пять лет жизни я прочитал очень много книг. Не знаю точно сколько, однако нижний предел понятен: их никак не может быть меньше пяти тысяч. В сравнении с тем, сколько книг написано всеми писателями и поэтами мира, это микроскопическая величина – горсть песка, пересыпаемого из ладони в ладонь человеком, что сидит посреди бескрайнего пляжа. Но если учесть конечность жизни и ограниченность памяти, это немало, и не беда, что множество песчинок утекает сквозь пальцы.

Однако образ веселых шариков, к которым подвешена тяжелая пушка оборонительных реакций, останется во мне навсегда...

||||||||||

Рано утром в четверг Сергей поехал в «Крипт». Он знал, что Банкир довольно часто появляется у себя в офисе в восемь утра и без помех работает два часа, остающиеся до начала рабочего дня.

Сергей не стал вызывать Петю, добрался на метро до «Новокузнецкой», побродил немного по переулкам и дворикам Кадашей и к восьми часам оказался у особняка «Крипта». Он не стал, разумеется, маячить у дверей банка, где его принялось бы изучать пытливое око телекамеры, а занял выжидательную позицию метрах в пятидесяти от входа – так, чтобы на него падал свет фонарей в кованых переплетах, горевших по всему фасаду банка.

Долго ждать не пришлось. К подъезду особняка подкатил черный «Мерседес», из него вылезли два квадратных телохранителя, поозирались по сторонам, отметили присутствие Сергея, потом вышел Банкир. Один из охранников загородил его шкафом своего тела и что-то тихо сказал. Банкир метнул в сторону Сергея подозрительный взгляд, но тут же улыбнулся и приветственно махнул рукой. Сергей подошел.

– Интересно начинаешь день, – сказал Банкир. – Подпирая стены банка тусклым февральским утром, почти еще ночью, человек твоего склада, положения и привычек выглядит очень глупо. Что случилось?

– Можешь уделить мне несколько минут?

– Пошли – Банкир мотнул головой в сторону двери.

Поднялись на второй этаж, вошли в кабинет. Хозяин включил свет, Сергей прикрыл за собой дверь.

– Рассказывай, – молвил Банкир.

Сергей в нескольких фразах рассказал.

Лицо Банкира пошло красными пятнами – на желтоватой коже они выглядели особенно патологически словно внезапно вспыхнуло рожистое воспаление.

– Черт! Черт! Черт! – Он трижды ударил кулаком по столу. – Я так и знал. Не хотел тебе говорить, но почему-то с первых минут мне стало мерещиться, что все закончится кровью. Ах, Альберт! Что же он так круто завернул!..

– Может быть, это все-таки не Альберт? – вдруг сказал Сергей, сам не понимая, почему такая мысль пришла ему в голову.

– Не Альберт? А кто же? – удивился Банкир. – Мы, по-моему, больше никого не вовлекали.

– Не знаю… – промямлил Сергей. – Мало ли какие конфликты могли быть у этих ребят.

– Сейчас я вызову сюда Альберта, и мы всё узнаем, – сказал Банкир.

– А по телефону нельзя спросить?

– Ну как же можно быть таким наивным! – пожурил Сергея Банкир. – Чтобы телефоны коммерческого банка да не прослушивались – это из области ненаучной фантастики.

Банкир мгновенно связался с Альбертом, и тот сразу пообещал приехать. Появился он, как и в прошлый раз, ровно через тридцать минут. Это время Сергей опять провел в приемной. Любительницы Теофиля Готье за консолью не было – ее рабочий день еще не начался.

Альберт стремительно вошел в приемную, приглашающе кивнул Сергею и, ни на секунду не сбавив скорости, проследовал в кабинет. Сергей втянулся за ним, словно подхваченный кильватерной струей.

В отличие от Банкира Альберт выслушал информацию о «резне Валентинова дня» совершенно невозмутимо – ни один мускул не шевельнулся на красивом холеном лице, ни капельки сочувственного тепла не прибавилось в холодных глазах цвета замороженного шоколада.

– Вы, может быть, мне и не поверите, но я к этому происшествию не имею ни малейшего отношения, – стальным голосом сказал он.

– Как? – переспросил Сергей.

– Повторяю, – сказал Альберт. – Ни малейшего отношения. Это не мы, а чужие. Моя фирма так не работает.

– Значит, вас там не было? – продолжал Сергей задавать глупые вопросы.

– До вас как-то медленно доходит, – тяжело глядя Сергею в глаза, сказал Альберт. – Меня там не было, и никого из моих людей там не было. Нам бы и в голову не пришло ехать в этот мотель. Мы умеем договариваться иначе.

– Но кто же? За что? Почему? Как это объяснить? И что мне теперь делать? – Вопросы, сдерживавшиеся со вчерашнего дня, посыпались из Сергея, как кочаны капусты из прогнившего мешка.

– Отвечаю по порядку, – отчеканил Альберт. – Не знаю. Не знаю. Догадываюсь. Никак. Вам – молчать. Никому ни слова – ни жене, ни коллегам, ни прокурору. Вас там не было, вы ничего не знаете. Найдите способ воздействовать на вашего шофера, чтобы не пикнул нигде. Книгу вашу простреленную лучше сжечь. С нами в контакт больше не вступать. Всё.

– Ты понял? – впервые с момента появления Альберта проронил слово Банкир.

Красные пятна на его лице исчезли, зато кожа приобрела какой-то синеватый оттенок.

– Понял, – ответил Сергей. – Я и так никому не сказал бы. Сам видишь – первым делом сразу к тебе…

– Сможешь разобраться? – обратился Банкир к Альберту.

– Попробую, – ответил тот.

На этом встреча и закончилась.

Сергей во всем выполнил наказы Альберта, даже с Пети взял мужскую клятву молчания и солидарности, поведав ему страшно секретную, красиво сочиненную историю о загадочной любовной связи с женой очень высокопоставленного лица, – во всем, кроме одного.

Он не сжег простреленный томик своих рассказов.

Поразмышляв, куда его можно спрятать, Сергей решил при первой возможности положить его туда же, где лежали бумажный архив «Черной книги» и дискета с копией готового текста, – в свой персональный сейф, который он абонировал в банке «Москва».

Один умный человек сказал, что страдание обладает иронией, а ирония страдания – «преддверие тайны». Этот человек был Октав Мирбо.