Нуль

Разумеется, Петя не слышал. Он расспрашивал Сергея о поездке, а тот отвечал невпопад и слушал звук в своей голове. Ему было страшно. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и у него что-нибудь обязательно порвется в мозгу.

Дома, выдерживая радостный натиск жены и детей, обедая, рассказывая милую ерунду о далекой Калифорнии, он еле дождался того мгновения, когда уже можно было сесть к компьютеру, не вызвав обиды у семьи.

Сергей включил машину и запустил программу электронной почты.

Во время его отсутствия пришло несколько писем, и одно – действительно от Колмана. Тайлер сдержал и это обещание.

Вот примерное содержание его электронного письма:

Уважаемый господин Андреенко!

Я очень сожалею, что дал себя втянуть в историю с вашими пленками. Я полагал, что немного знаю Россию, но действительность опрокинула мои представления. Я никогда не думал, что зависимость от русской мафии может быть столь суровой.

Вскоре после того, как вы оставили у меня эти злополучные пленки, мне позвонил неизвестный и порекомендовал, чтобы я их уничтожил. Я, естественно, отказался. Неизвестный пообещал, что я об этом пожалею.

Может быть, моя главная ошибка заключалась в том, что я не сообщил вам сразу же об этом звонке и не вернул пленки.

Жалеть я начал очень быстро. Первой подверглась нападению моя машина – ее варварски изуродовали. На следующий день в моей квартире произошел пожар. Заметьте, это квартира дипломатического корпуса, и туда забраться очень нелегко. Пожар удалось погасить, но много ценных вещей погибло. Как вы знаете, я весьма молод и семьей еще не обзавелся, так что у меня нет ни жены, ни детей, на которых преступники могли бы оказать давление. Неизвестный позвонил еще раз и уже приказал, чтобы я уничтожил пленки. Мне было сказано, что демонстрация силы и возможностей тех людей, которых представляет этот неизвестный, уже состоялась, и на очереди – мои родители в Сосалито, жизни которых грозит серьезная опасность, об этом позаботятся партнеры в Калифорнии. Были выдвинуты следующие требования: 1) уничтожить пленки; 2) не сообщать вам ничего и не искать с вами контакта; 3) не пытаться обращаться к властям или использовать дипломатические каналы; 4) исчезнуть из Москвы на некоторое время.

Сознаюсь: я испугался. Да, я, американский дипломат, испытал настоящий страх. Я солгал начальству, что моя мать находится при смерти, добился согласия на внеочередной отпуск и срочно вылетел в Сан-Франциско. Мне все время казалось, что если я не доберусь до родителей, с ними обязательно что-нибудь случится. Таким образом, я взял на душу сразу два греха: придумал матери несуществующую смертельную болезнь и обманул начальство. Бог мне этого не простит. Уничтожение пленок я не считаю за грех: это, скорее, искупление греха - для меня и кара – для вас, за то, что вы необдуманно втянули меня в игру, для которой более точного названия, чем «русская рулетка», я подобрать не могу.

Я не знаю, зачем вам понадобился именно я. Мне неведомо, какую роль вы сами исполняете во всей этой истории, – возможно, вы жертва, так же как и я, но, возможно, вы часть какого-то дьявольского представления, режиссеры и зрители которого не вполне понятны и вам самому. Я не знаю, зачем вам вообще понадобилось создавать эту зловещую «Черную книгу». В Америке множество состояний было сделано мафиозными, мошенническими или кровавыми методами, и, может быть, мудрость в том, чтобы не смотреть в прошлое обвинительными глазами. Думаю, если бы у нас в Америке кто-нибудь попытался сделать такую же книгу, с ним обошлись бы не менее жестко, чем с вами. И уж, во всяком случае, этот «кто-нибудь» вряд ли стал бы вовлекать в свою деятельность сотрудника российского посольства.

Я очень надеюсь, что наша встреча в «Чарт-хаузе» будет последней. Единственное, что могу вам сказать по существу телефонных звонков, которыми меня «обрабатывали» в Москве, – это то, что звонивший был весьма молодым человеком. Судя по голосу, это юноша, которому не исполнилось еще и двадцати лет. Я и раньше слышал, что российская мафия, в отличие от американской, очень молода. Кстати, этот тинейджер говорил с характерным придыханием, слегка растягивая гласные звуки; тембр голоса – тенор в нижнем регистре. Не знаю, нужна вам эта информация или нет.

Мне очень хотелось бы верить, что с уничтожением пленок вся история закончилась. Однако ваше появление в Калифорнии меня очень насторожило. Боюсь, что какое-нибудь неприятное продолжение еще последует.

Да поможет вам Бог!

Тайлер Колман

Читая это послание, Сергей испытал просто хинную горечь. Особенно его поразили три обстоятельства: то, что Тайлер увидел дурное предзнаменование в появлении Сергея в Калифорнии; то, что предчувствие не обмануло американца; и то, как он описал голос неизвестного, звонившего ему в Москве.

«Юноша, которому не исполнилось еще и двадцати лет… Говорил с характерным придыханием, слегка растягивая гласные звуки… тенор в нижнем регистре…»

Невероятно похоже на Николая. Если бы Сергея попросили охарактеризовать манеру речи его старшего сына, он подобрал бы именно эти слова.

Возможно, Сергей накрутил какой-то совсем уж книжной или даже киношной детективщины вокруг событий своей жизни.

Но что если Коля действительно замешан? Вдруг именно он звонил Колману? Он или кто-то из его дружков-сверстников, прельщенных, подобно ему, деньгами и ослепительной удалью криминальной деятельности?

Неужели прав был Курт Воннегут, когда высказал такую жуткую мысль: «Сомневаюсь, что когда-либо существовало общество, в котором не оказалось бы сильных и молодых людей, страстно желающих поэкспериментировать с человекоубийством, при условии, что за этим не последуют какие-нибудь очень уж страшные наказания».

«Боже, в каком мире мы живем! – мысленно вопил Сергей, перечитывая текст на экране компьютера.
– Чтобы отец стал подозревать сына в преступлении против себя! И ведь эта мысль, как бы противоестественна она ни была, уже не вызывает тошнотворного протеста! Она даже кажется вполне логичным ключом к загадкам. Но если придуманное мною – правда, то когда же порвалась отцовско-сыновья пуповина, связывающая нас? Когда я перебрал – или недобрал? – меру ответственности за детей? Почему я стал думать об ответственности? Как это у Юлиана Семенова? В «Бомбе для председателя» стареющий Штирлиц-Исаев размышляет: «Мы за них отвечаем. Но кто освободил их от ответственности за нас? Или возраст сейчас стал адекватен разуму?» Нет, Штирлиц, конечно же, не прав. Возраст не адекватен разуму. Возраст адекватен вине…»

В голове Сергея давно уже стоял ровный громкий свист, словно там построили аэропорт и на летном поле тяжелые реактивные самолеты постоянно прогревали двигатели.

Сергей прибыл домой вечером десятого марта: тринадцать часов лёта от Сан-Франциско до Москвы с посадкой в Сиэтле плюс одиннадцать часовых поясов дают сутки разницы между временем отлета и временем приземления.

Десятое марта было воскресенье. В понедельник Сергею следовало быть в издательстве. Несмотря на нехватку сна и запутанность биологического ритма, он очень плохо спал ночь и утром поехал в «Сван» совершенно разбитым. Свист в голове никак не желал утихать.

Первым, кого Сергей увидел в издательстве, был Эдик, и первое, что сделал Эдик, поприветствовав шефа, – зазвал Сергея в редакционную комнату, где пока еще никого из сотрудников не было.

– Ты помнишь Эллу Абрамян? – спросил Эдик, словно Сергей никуда не улетал и они расстались только в пятницу. Впрочем, это была его обычная манера – он любил демонстрировать титаническую невозмутимость.

– Нет, не помню. – Такое начало Сергея удивило. – Да погоди ты с Абрамянами, – запоздало возмутился он. – Покажи сигнал «Шума и ярости», событие как-никак.