Нью-Йорк

Вот только на этот раз Габриэль Лав задумал прямо противоположное.

В любой игре есть победители и проигравшие. Проиграть в этой предстояло Сайрусу Макдаффу.

– Сайрус Макдафф ненавидит меня, – объяснил мистер Лав Шону. – В этом его проблема. Он ненавидит меня вот уже двадцать лет.

– За что?

– За то, что однажды я провел его и он потерял кучу денег. Но это не оправдание. Если бы мистер Макдафф обладал христианским милосердием и умел прощать, то мог бы избежать этой прискорбной участи. Полагаю, его ослепит собственная злая натура, которую покарает Господь.

– Неплохо, – сказал Шон. – Меня это устраивает. Как же будет исполнена Божья воля?

– Через железную дорогу Гудзон – Огайо, – ответил мистер Лав.

В 1888 году железнодорожный бизнес можно было охарактеризовать одним словом: грязный.

Освоение необъятного американского Запада открыло великие возможности для перевозки товаров. На этом были сколочены огромные состояния. А где деньги, там и конкуренция. В то время как британцы приумножали свою обширную империю и Европа бросала силы на колонизацию Африки, энергичные предприниматели с Восточного побережья прокладывали железные дороги на просторах американского Запада.

Иногда возникали стычки за контроль над определенным маршрутом или компанией, которая уже проложила пути. Бывало, что два хозяина строили дороги почти впритык, стремясь обогнать друг друга. Поезда соперничающих компаний порой нагружались вооруженными людьми, способными выдавить конкурента силой, и Запад неспроста называли Диким. Но борьба велась и более тонкими способами.

Ниагарская дорога была очень скромным проектом. Удобная короткая ветка, которая поможет развитию западного сельскохозяйственного региона, как только соединится с большими магистралями, по которым товары направляются к Гудзону. Три года назад мистер Лав приобрел над ней контроль и решил, что получил выход к магистрали Гудзон – Огайо.

– А далее, сэр, этот злой человек, мистер Сайрус Макдафф, взял под контроль Гудзон – Огайо и перекрыл мне путь. Исключительно с целью мне насолить. Он был счастлив лишиться ниагарских перевозок и понести убытки, только бы меня разорить. Я изрядно вложился в Ниагару, но если не состыкуюсь с магистралью Гудзон – Огайо, то все мои ниагарские акции обесценятся. Разве это по-христиански? – спросил Габриэль Лав.

– Нет, – сказал Шон. – Что же вы предлагаете?

– Я собираюсь принести свет во тьму, – не без патетики ответил мистер Лав. – Я выкуплю контроль над дорогой Гудзон – Огайо у него под носом и соединю с Ниагарой.

– Смело! – заметил Шон. – Гудзон – Огайо – крупная магистраль. Вы сможете это сделать?

– Может быть, да, а может быть, и нет. Но я заставлю Макдаффа поверить, что смогу. А вера – чудесная штука, – ангельски улыбнулся Габриэль Лав.

Шон познал красоты его души только после того, как мистер Лав изложил свой план.

Начать с того, что он обладал терпением. Два года назад он начал тишком скупать акции железной дороги Гудзон – Огайо. Понемногу и всегда через посредников. Он делал это настолько искусно, что даже пронырливый мистер Макдафф не понял, что происходит.

– Сейчас, – сообщил он Шону, – я владею тридцатью шестью процентами компании. У Макдаффа – сорок. Еще десять принадлежат другим железным дорогам и инвесторам, насчет которых я точно знаю, что они ничего не продадут. Еще горстка инвесторов владеет четырьмя процентами, а последние десять находятся в руках вашего друга Фрэнка Мастера.

– Я не знал, что он такой богач.

– Это его крупнейшее достояние. Он приобрел его постепенно и показал немалое здравомыслие – это отличное вложение капитала, – улыбнулся Лав. – Но если он продаст свою долю мне, я получу контроль над компанией. А поскольку он ваш друг, я хочу, чтобы вы нас познакомили.

– Вы хотите, чтобы он продал вам свои десять процентов?

– Нет, – снова улыбнулся Габриэль Лав. – Но я хочу, чтобы Макдафф поверил в его способность это сделать.

И Шон организовал обед в «Дельмонико». К концу трапезы его восхищение старым Габриэлем Лавом стало безграничным. Изящество, симметрия замысла были произведением искусства. А что предстояло сделать Фрэнку Мастеру? Ничего – просто уехать на несколько дней.

Они договорились встретиться в «Дельмонико» еще раз, в следующую пятницу, дабы увериться, что все готово к осуществлению плана.

В субботу Шон обдумывал это дельце, когда к нему пришла Мэри.

Они мило проболтали час о том о сем, после чего зашла речь о семействе Мастер.

– Помнишь, ты сказал, что Фрэнк Мастер выставляет себя на посмешище и лучше бы поберегся? – сказала Мэри. – Правильно ли я догадалась, что он связался с молодой леди?

– А почему ты так думаешь?

– Не знаю. Он выглядит очень довольным собой, но и чуток усталым. Я просто спросила.

– Что ж, ты права, – улыбнулся Шон. – Ее зовут Донна Клипп. Ласкательно – Клиппер. И ему нужно бросить ее. А что? – насторожился он. – Тебе кажется, жена догадывается?

– За все эти годы она ни разу не показала, что знает о Лили де Шанталь. Если не знает о ней, то откуда ей знать об этой?

– Рад слышать, – ответил Шон. – Она по-своему хорошая женщина, и мне будет жаль, если ей причинят боль. – Он помолчал секунду. – Ты знаешь, что в следующее воскресенье Мастер едет по делам вверх по реке? Его не будет несколько дней, и он берет девицу с собой. – Шон пожал плечами. – Мне остается надеяться, что скоро все это закончится.

– Нет хуже дурака, чем старый дурак, – сказала Мэри.

– Но ты помалкивай.

– Разве я когда-нибудь распускала язык?

– Нет, – одобрительно согласился Шон. – Не припомню такого.

Часом позже Мэри уведомила Хетти Мастер:

– Он забирает ее с собой в воскресенье. И зовет ее Клиппер.

– Хорошо, – сказала Хетти. – Это меня вполне устраивает.

Фрэнк Мастер колебался, но в среду решился. Выйдя из дому поздно утром, он отправился по Четырнадцатой улице на восток, дошел до станции, взобрался по лестнице надземки Эл и ступил на платформу.

Поднимаясь, он дважды ощутил неприятное чувство в груди, но оно прошло, и он, глубоко вдохнув и резко выдохнув, поздравил себя с тем, что остается в отличной форме, после чего закурил сигару.

Час был уже поздний, и народу собралось немного. Он прогулялся по платформе, поглядывая вниз на телеграфные провода и шиферные крыши домиков через улицу. Крыши покрылись копотью от проходящих сверху поездов и в эту весеннюю пору обычно выглядели уныло. Но нынешний март так расщедрился на тепло, что на утреннем солнце они казались грязными, но веселыми.