o 7cd5ecbb508da27d

высасывает жизнь. У меня при одной только мысли об этом разрывается сердце. Я начал

относиться к Аманде как к дочери, следовательно, тебя воспринимаю как своего сына. И

самым большим, последним моим желанием было благополучное устройство вашей жизни,

счастье моих детей. Так».

Аманда наблюдала, как мать внимательно разглядывает гнилые доски веранды, словно

боится, что под ее весом может провалиться пол. Затем, приблизившись к креслу-качалке, Эвелин снова засомневалась, стоит ли на него вообще садиться.

Однако она осторожно села - на самый краешек, постаравшись, чтобы поверхность

соприкосновения с креслом у нее была как можно меньше. Аманда при этом ощутила

приступ знакомой тоски.

Эвелин повернула голову к дочери, словно ждала, что та заговорит первой, но Аманда

молчала. Она не могла сказать ничего, что сделало бы их разговор менее мучительным, а

потому намеренно отвернулась и стала наблюдать за игрой пробивавшегося сквозь навес

солнца.

Мать закатила глаза.

– Ну хватит, Аманда, не веди себя, как ребенок. Я тебе все же не враг - я твоя мать.

– Я знаю все, что ты скажешь, - без выражения произнесла Аманда.

– Вполне возможно, и тем не менее обязанность родителя предостеречь детей от ошибок.

– Ты считаешь мое поведение ошибкой?
– огрызнулась Аманда, прищурившись.

– А как еще это можно назвать? Ведь ты замужняя женщина.

– Думаешь, я не знаю?

– Судя по всему, нет, - ответила мать.
– Ты не первая женщина, которая несчастлива в браке.

И чье поведение продиктовано этим обстоятельством. Главное, что ты обвиняешь в этом

других.

– О чем ты?
– Аманда вцепилась в подлокотники кресла.

– Да, ты обвиняешь в этом других, Аманда, - повторила мать.
– Меня, Фрэнка, а после того, что случилось с Беей, даже Бога. Ты везде ищешь виноватых в твоих невзгодах, только не

хочешь трезво взглянуть на себя, разыгрывая мученицу: бедную, несчастную Аманду, на

долю которой выпало так много горестей в этом жестоком мире. Однако жизнь вообще

тяжелая штука. Так было всегда, и так будет. И если быть честной с самой собой, ты должна

признать, что и сама не похожа на невинную овечку. Аманда стиснула зубы.

– А я-то все надеялась получить от тебя хотя бы толику сочувствия и понимания.

– Ты это серьезно?
– спросила Эвелин, смахивая воображаемую ворсинку с платья.
– Что же, по-твоему, я должна была тебе сказать? Взять за ручку и осведомиться о твоем самочувствии?

Успокоить, сказав, что все устроится? Что все будет шито-крыто?
– Она сделала паузу.
–

Ничто не проходит бесследно, Аманда. И ты достаточно взрослый человек, чтобы это

понимать. Нужно ли мне напоминать тебе это?

– Ты меня не понимаешь.
– Аманда всеми силами старалась не повышать голоса.

– А ты меня. Ты не так хорошо меня знаешь, как думаешь.

– Я знаю тебя, мама.

– Ну конечно, по-твоему я не способна даже на капельку сочувствия и понимания.
– Эвелин

коснулась маленького бриллиантового гвоздика в ухе.

– Тогда непонятно, с чего это мне вчера

вечером вздумалось прикрывать тебя?

– Ты о чем?

– О том, что вчера звонил Фрэнк. В первый раз я прикинулась, что ничего не знаю, а он все

бубнил о каком-то гольфе, который он планировал на завтра с другом по имени Роджер. А

потом, позже, когда он позвонил во второй раз, я ему сказала, что ты уже спишь, хотя вполне

представляла, чем ты занимаешься с Доусоном и что домой к ужину не вернешься.

– Как ты могла это знать?
– решительно спросила Аманда, пытаясь скрыть изумление.

– Ты что, не в курсе, какой маленький городок Ориентал? Тут мест, где можно остановиться, раз-два и обчелся. Сначала я позвонила Элис Рассел є гостиницу. Мы с ней, кстати, очень

мило побеседовали. Она сказала, что Доусон выехал, но мне достаточно было знать, что он в

городе, чтобы понять, что происходит. Собственно, именно поэтому я не стала ждать тебя

дома, а приехала сюда. Мне кажется, не стоит отрицать очевидного. Так нам с тобой будет

проще разговаривать.

У Аманды закружилась голова.

– Спасибо, - промямлила она.
– За то, что ничего не сказала Фрэнку.

– Я не хочу еще больше осложнять вашу жизнь. Что ему сказать, решать тебе. Не думаю, что

произошло нечто особенное.

Аманда, ощущавшая горечь во рту, сглотнула.

– Тогда почему ты здесь? Мать вздохнула.

– Потому что ты моя дочь. Возможно, ты предпочла бы избежать разговора со мной, но я

хотела бы, чтобы ты меня выслушала.
– В голосе матери Аманды послышалось

разочарование.
– Должна сказать, что у меня нет желания выслушивать пошлые подробности

прошедшей ночи, тем более твою речь на тему, как было ужасно с моей стороны не принять

Доусона. Так же я не желаю обсуждать ваши с Фрэнком проблемы. Я просто хочу дать тебе

совет. Как мать. Несмотря на твое мнение обо мне, ты все-таки моя дочь и потому мне

небезразлична. Так ты хочешь выслушать меня или нет?

– Да, - едва слышно ответила Аманда.
– Что мне делать?

С лица матери тут же сошла наигранная чо"сеп50гес)''сть, потеплел голос.

– Все очень просто, - сказала она.
– Не слушай моих советов.

Аманда ждала продолжения, но мать, кажется, не собиралась ничего добавлять к сказанному.

Аманда не знала, как это понимать.

– Ты что, советуешь мне уйти от Фрэнка?
– наконец прошептала она.

– Нет.

– Значит, попытаться наладить жизнь с ним?

– Этого я тоже не говорила.

– Тогда я не понимаю.

– Не пытайся увидеть в моих словах какой-то скрытый смысл.
– Мать встала и, оправив на

себе жакет, направилась к лестнице.

Аманда часто заморгала, пытаясь вникнуть в смысл происходящего.