o bdf4013bc3250c39

показалось ему ослепительным и не похожим на прежние его желания…

Потом они снова лежали и ждали, пока уляжется дыхание и сердца

заработают в обычном ритме. А когда это произошло, Добряков, под

впечатлением случившегося, дал Зине свое согласие.

Она предложила отметить это событие распитием второй бутылки водки, и он

охотно согласился. Они еще раз, теперь уже вместе, приняли душ и прошли

на кухню. Пили не спеша, чтобы вернее усвоилось, к тому же оба помнили, что завтра с утра Добрякову непременно нужно быть в отделении милиции, у

такой сговорчивой, как ему показалось и как он представил Зине,

следовательши Анны Кирилловны.

15.

Наутро он едва поднялся. Хорошо, Зина растормошила, сам бы ни за что не

проснулся. Кое-как продрал глаза, постарался сосредоточиться и уставил на

нее мутные глаза.

– Ну, чего? – слабо выдавил.

276

– Как чего? – вскинулась она. – Не помнишь уже? Нет, так не пойдет!

Вставай-ка, дорогуша, нам надо, чтобы ты регулярно ходил отмечаться, иначе

нам никакой адвокат не поможет.

Добряков вспомнил, поморщился, перекосил лицо и отмахнулся:

– Да вряд ли надо идти… Я никакой…

– Как не надо? – не унималась Зина. – Еще чего скажешь! Думаешь, я в

порядке? Но иногда надо уметь себя пересиливать. Живо поднимайся! Я вон

чаю крепкого тебе заварила.

– Чаю? – кисло протянул Добряков. – Какой прок-то с него?..

Он медленно сел на кровати, посидел с полминуты, пошарил ногой на полу, нашел тапочки, с трудом сунул в них непослушные ноги и поднялся,

переламываясь всем телом.

– Слушай, а может, просто можно позвонить ей, она ведь телефон дала, - еле

слышно прошептал он, но Зина услышала.

– Ага! И что мы ей скажем? Что наш подследственный за неимением времени

и желания положил на всех большую и толстую штучку? Так, что ли? Тогда, конечно, можешь не ходить, - Зина обиженно надула губы и вышла из

спальни.

– Только тогда больше на меня не рассчитывай, - донесся до него ее

раздраженный голос. – Жалко денег только, теперь адвокат их все равно не

отдаст…

Добряков постоял в растерянности, еще раз прислушался. Тишина. Выдохнув

скопившийся во рту перегар, он пошел на кухню. Зина сидела за столом и

выливала в стопку остатки водки из почти пустой бутылки.

277

– Ну вот! – взбодрился Добряков. – А то – чаю! Оставишь мне-то немного?

– Да тебе и наливаю! – огрызнулась Зина. – Про себя уж не думаю. Только

прошу – сходи к следователю, иначе плакали мои денежки.

– Только за денежки переживаешь? – неудачно подцепил Добряков.

– Не только! – взвилась Зина, вскочила со стула и метнула на него

воспаленный взгляд. Ей тоже было плохо, но она умела собраться и

пересилить немочь.

– Не только за денежки, как ты говоришь! – бросала она ему в лицо резко и

отрывисто. – Нет! Но если все сорвется, тогда и о тебе придется поплакать, ох

как поплакать! Только не знаю, стану ли я плакать о таком придурке, который

сам за себя постоять не может! Не может даже воспользоваться неплохой

возможностью, просто воспользоваться, ничего не предпринимая!..

– Да что ты разошлась-то? – Добряков попытался смягчить обстановку,

подошел к Зине, обнял ее за плечи и сильным движением опустил на стул.

Потом нагнулся к ней и поцеловал ее в шею, прошептав на ухо: - Я сейчас

пойду, обязательно пойду. Вот только закусить бы… И пойду.

– Закусить! – передразнила Зина, оттолкнула его, встала и открыла

холодильник. – Карбонад будешь?

– Самый раз, - кивнул Добряков. – А у нас ничего больше нету выпить?

– Последнее тебе нацедила, - буркнула Зина, ставя на стол блюдце с

нарезанными розоватыми ломтиками. – Вчера упал прямо посреди кухни,

насилу оттащила тебя до кровати!

– А-а-а… - протянул Добряков. – То-то я смотрю, осталось в бутылке. А сама

не допила?

278

– У меня, в отличие от тебя, есть чувство ответственности. Когда я знаю, что

предстоит серьезное дело, я умею сдерживаться. А ты свою собранность,

видно, порастерял до последнего. Если вообще имел когда-то.

– Ну чего ты, - Добряков снова попытался обнять ее, но она еще резче

оттолкнула его и почти выкрикнула:

– Если не будешь меня слушаться во всем, можешь пропадать! Быть нянькой

неразумному ребенку я не собираюсь! Не хочешь идти – не ходи. Тогда

советую тебе начинать сушить сухари. Килограммчика три наготовь, на

первое время хватит, - она устало опустилась на стул, и замолчала, глядя в

окно.

– Да что ты, наконец? – отшучивался Добряков. – Сказал ведь, что пойду, значит, пойду. Вот щас, щас,- он потянулся к стопке, поднял ее со стола и

залпом, не глотая, опрокинул содержимое в глотку.

– У-у-у, - передернулся, содрогнулся, выдохнул и зажевал двумя кусочками

карбоната. – Хорошо! – сразу повеселел. – Ну что, пойду одеваться.

Зина не отвечала и не поворачивала головы.

Добряков пожал плечами и вышел из кухни. Нацепив рубашку и джинсы,

вернулся на кухню. Зина по-прежнему смотрела в окно.

– Посмотри, пожалуйста, как там с температурой, - попросил он.

Зина чуть отдернула тюлевую шторку и посмотрела на термометр.

– Не замерзнешь, двадцать три градуса, - скупо ответила она, однако

повернулась и внимательно осмотрела его.

– Готов? – спросила уже мягче.

279

– Ага, пошел.

– Как самочувствие?

– С твоей помощью – ничего, - улыбнулся он. – Меня не очень развезло?

– Вовсе не развезло, просто повеселее стал, пообщительнее. Это и надо на

допросе.

– А то неудобно перед следовательшей…

– Ничего неудобного нет, - возразила Зина. – Она знает, в каком ты состоянии.