О чем поет вереск

— Ала-ан! Алан! За ворота!.. Алан! Быстро!

Время словно застыло. Я видел, как недоуменно моргает, оборачиваясь, Алан, как рядом вздрагивает горло Мидира — на волю рвется грозный рык: «В замок!», как, дотянувшись до нас, растягивается понизу черная поволока, охватывает копыта коней первыми, бережными дымными объятиями.

Над головой злым шмелём прогудела красная искра…

И ударила Алана в центр груди. Вырвала из седла, с маху, со свистом вбила в стену.

Алан пропал.

Просто исчез в черном камне, словно это была вода! Мидир кинулся к стене, ударил по ней кулаками…

Ничего.

Вихри, словно обезумев или почуяв наживу, кинулись на нас с новой силой. Я уже успел попрощаться с жизнью: нас слишком много, мы не успеем укрыться, как Мидир развернулся и вихри остановились. Он прижался спиной к камню у входа в Черный замок, ощерился, поднял руки. Я все еще не понимал, что он задумал, только почуял, как он тянет силу изо всех, не спрашивая, и покорился. Темное пламя сорвалось с его ладоней, ударилось в ров со льдом и кристаллами неблагих. Вода с шипением растворилась, кристаллы взметнулись роем злых снежинок и ринулись на черные вихри.

Все же это был не Лорканн. Не от темного владыки пришла эта напасть, иначе кристаллы ринулись бы на нас — на тех, кто рядом. Страшное оружие неблагих обрушилось на то зло, что грозило смертью всему живому.

Кристаллы со скрипом и звоном рассекали вихри, уменьшали их, но и сами уменьшались на глазах.

Разумеется, вихри победили. Их было много, слишком много. Но мы — мы успели. Новые плотные волны сумрака, поглотившие дары неблагих, облизнули захлопнувшиеся ворота цитадели.

Туман не пропал. Он встал рядом. Он решил взять крепость измором, накидываясь черными злобными смерчами на восьмую стену. Мы переводили дух, подсчитывали потери, перевязывали раненых. Время у нас было.

А вот Алана не было.

Только тогда я понял, что значит для меня Алан. Но что я все о себе да о себе!

Не было и Этайн, и я уверен, не было ни одного волка, который не переживал бы о нашей королеве. Мидир ходил чернее тучи, но даже он понимал, соваться сейчас за ворота: себя потерять.

А Этайн не найти.

Не прошло и часа, объявились друиды с вестями о нашей королеве. И от слов, что она жива, легче стало тоже всем.

— Значит, Проклятие можно снять? — воскликнул Мидир. — Я знал — знал! — Этайн великодушна. Что с ней? Где она? Я должен поговорить с ней!

— Мы отдали Этайн ее муш-ш-жу. И закрыли дорогу, — прошептали три дымные тени. — Они уш-ш-же в Верх-х-хнем. Равновес-с-сие мира вос-с-становлено. Бесчес-с-стные ш-ш-ши теперь смогут попасть туда лиш-ш-шь в краткий миг Самх-х-хейна.

— Но Этайн…

— Этайн не помнит о тебе. Уви-и-идит — не узнает, — их голоса сливались в один, дробясь чужеродным эхом. — Пленница… Лишь пле-е-енница в замке волчьего короля. Эох-х-хайд подтвердит ей это.

Мидир сжал кулаки, пытаясь сберечь хоть что-нибудь из прежнего мира, от той любви, что все еще пылала в его глазах.

— А как же мой сын? Где он?! Про него она тоже забыла?!

— Тебе извес-с-стно, что она хотела с ним с-сделать, — шипели друиды, словно не желая больше ни слушать, ни отвечать.

Прядь его волос побелела мгновенно, словно лед сковал темную воду. Гневом и болью прорезались морщины.

— Вы довольны? Вы — довольны?! — Мидир рычал. Дядя никогда не сдается, однако тогда это был рык отчаяния.

Но яростный желтый огонь в его глазах разгорелся сильнее — после еле слышного шепота:

— Не с-с-совс-с-сем…

Мидир обнажил меч.

— Убирайтесь!

— Мы нуш-ш-жны тебе, без нас-с-с твой мир рух-х-хнет. — Не знаю, что слышал Мидир, а я различал насмешку.

— Все ваши дары пропитаны ядом! Вон из моего дома и моего королевства!

Словно ветер, грозящий задуть пламя, пронесся со всех сторон. Дымные тени напали молниеносно, безмолвно. Острые кинжалы ударили в сердце короля…

И сломались в черное крошево. Друиды, зашипев в очередной раз, пропали.

Мидир распахнул сюрко, да так и замер: с внутренней стороны, напротив сердца, виднелась золотая вышивка, заботливо подшитая Этайн. От нее шли светлые лучи, словно наша королева и правда была из дома Солнца. Этайн любила не только Мидира! Она полюбила всех волков! Все травы, высаженные ею в королевском саду, все, казалось, хаотично и в разных местах, образовали одну защитную руну! Она помогала цитадели держать защиту.

Самхейн второго года Темной эпохи.

Время подводить итоги.

Мидир, с Лугнасада до Самхейна, выходил за порог Черного замка каждое утро, расчищая наш мир, и возвращался каждый вечер, окруженный сиянием тающей неблагой магии, стекающей с двуручника Нуаду. Светлые земли дома Волка в первые месяцы выдерживали лишь его присутствие. Мэллин встречал и провожал нашего короля, а потом уходил вместе с ним, очищая наш мир от скверны. Потом земли приняли и прочих волков. Меня король не выпускал из Черного замка долго, ссылась на законы, которые я знаю лучше прочих. Нельзя, чтобы в одной войне сражались все особы королевской крови. Хоть я сто раз ему говорил, что я лишь советник. Как говорил: допуская с собой брата, он уже эти законы нарушает. Кто бы меня еще слушал!

Мидир, обратив против черных вихрей магию неблагих, смог утишить наш мир. В Укрывище не пострадал никто: земля защитила своих детей. Когда дымные ши были изничтожены, пропала воронка в мир теней на границе наших владений.

Самхейн, а Степь и Камень, Огонь и Небо воюют. Ох, чую, это лишь начало. Дядя отправил войско. Не такой уж большой отряд, но все притихли: слишком боятся его самого. Еще сильнее, чем раньше.

Степь, однако, успела оттяпать часть земель Камня. Остатки магии, даримой землей — ныне самый ценный товар Благих земель!

Зима длится и длится. За окнами сугробы и вьюга. Перестал отзываться Золотой песней даже заповедный лес. Остается лишь надеяться, что гномы, феи, духи травы, деревьев и всего сущего не пропали, а попрятались до времени. Иначе это было бы слишком жестоко даже для нашего мира…

Бессмертие — наша награда и наше наказание. И вину, боль и любовь Мидир будет нести до конца своих дней.

Надеюсь, эта ноша не слишком тяжела для него. Мидир, конечно, один из самых сильных ши за всю историю нашего мира. Страшный гремящей славой воина, неистовый во всем, от любви до ненависти, мой родич, мой благой король, оказавшийся беззащитным перед своим собственным сердцем.

Однако ему не нужна жалость, а от сочувствия он отстраняется сам.

Вначале было очень трудно всё: шевелиться под спудом магических оков; дышать, словно на глубине самой длинной морской впадины; жить, опутанным вязким серым дымом — когда Тень упала на нашу землю, а Проклятие выжигало любовь и магию.

Любовь, редкий гость нашего мира, поддавалась сложнее. Она осталась, осталась! Только за истинную любовь мы стали платить смертью. Появление Колец вместо радости стало приносить лишь горе, когда любящие — истинно любящие пары! — стали погибать очень быстро, на имя Мидира посыпались проклятия… Лишь тогда я первый раз порадовался, что дядя теперь зовется Майлгуиром. Наш король — первый ши, поменявший имя. И первый, кого короновали дважды.