О чем поет вереск

Мидир вычеркнут изо всех хроник.

Мидир мертв.

Мир умер и вновь стал целым. Вот только дороги к фоморам и неблагим закрылись навечно.

А ко мне вместе с новой зимой явились сны.

Мне редко снятся сны на этой земле, но лучше бы они не приходили вовсе. Ибо ши не могут видеть воображаемое, по большей части они в нем живут. Они видят прошлое, будущее и то, что происходит сейчас. Разве немного искаженное.

Первой посетила желтая свобода неблагих. Она знакома мне: иногда короли трех миров пересекались — когда у Айджиана, когда у Лорканна, когда у волков.

Лорканн, едва стоя на ногах, вваливается в зал, похожий на королевский. Около десяти неблагих поворачивают головы к королю и вскакивают с мест. Ши, одетый побогаче и похожий на Лорканна, но моложе, морщится и машет всем на выход. Однако грифон не дает уйти, в одно движение придавливая неблагих магией воздуха.

— Нет, сын, как раз хорошо. Это — хорошо. — Лорканн вытягивает из воздуха корону, которую я ни разу не видел на самом грифоне. — По счастью, ты сообразительный. Будешь королем. Будешь королем лучше меня — мое королевское слово.

Опускает корону из четырех ободков на голову сына, очерчивает руну, и за спиной нового неблагого короля неистовым вихрем встаёт мощь всего Тёмного мира.

— Теперь ты король, распоряжайся силой с умом. И воспитай Джоков! Твои пострелята будут жестокими, если ты не будешь их любить. А глупые они уже сейчас!

Сын порывается его перебить, но неукротимый грифон пошатывается, удивляя до потери слов.

— Нас с матерью не ищи, в парк ход закрыт десять лет, не спрашивай, не вставай. Прощай.

Сын переводит дух раньше прочих, вскакивает, бежит до дверей и натыкается на препону из воздуха прямо поперек проема.

— Куда ты?! С тобой вечно так! Ничего не объясняешь!

— А твоя сестра бы пожалела. Какие вы оба получились разные. Ты хотел быть королем — ты король.

Лорканн доходит до дверей, глубоко вздыхает и скрывается за ними.

Засов падает. Наступает новая эпоха.

Второй пришла зелень океана. Вернее, шипение. Весьма знакомое шипение.

— Этот мальч-щ-щик — сын проклятого волка, обруш-ш-шившего на весь Ниш-ш-жний мир искаш-ш-жение и тень!

Эти голоса темны даже под водой.

— …отдай его нам!

Они жаждут силы больше, больше, еще больше. Полукровки вкусны и пропитаны магией. А уж ребенок Мидира…

— …ты долж-ш-жен понимать, не стоит ждать хорош-ш-шего от волч-щ-щьего отродья!

Наконец в зелени моря я различаю Айджиана.

Морской царь сидит, опустив голову, навалившись на один подлокотник. Синие мощные рога выдаются высоко вверх. Корона, белая, как сияние фоморских глаз, пылает между рогами.

— Убирайтесь, — низкий голос колышет не только воду, но и магию. — Убирайтесь! Я предупредил.

— Ты не понимаеш-ш-шь, морс-с-ской ц-с-сарь, не понимаеш-ш-шь…

— …не понимаеш-ш-шь, кого пригрел на груди!

— Твой сын поразит тебя в сердц-с-се, стоит отвес-с-сти взгляд!

— Убирайтесь, — повторяет Айджиан. Он всегда немногословен.

— Но ца…

— Убирайтесь! — голова поднимается, глаза горят яростным зеленым огнем. — Или останетесь здесь. Навсегда. Нис! Мой! Сын! Вам больше доступа нет!

Трудно судить, что из увиденного во сне правда, а что вымысел и отражения чаяний, помноженные на переживания о судьбе нашего пострадавшего мира.

И я пришел к моему королю за советом в редкий миг его отдыха. Он жестом разрешил мне войти, но с кресла не поднялся. Чуть дальше дремал на диване принц.

— Коротко, Джаред.

Ну, коротко так коротко.

— Мне было видение. У царя фоморов появился ребенок. Черноволосый, с зелеными глазами. Морским князьям царь представил малютку, как своего наследника. Вы знаете, дети сейчас не рождаются ни у кого.

Мидир, вернее, Майлгуир, как его теперь величали, все так же смотрел мимо меня. На портрет, вышитый Этайн, что висит на стене его покоев. С белоснежным шелком правого нижнего края. Королева, стремясь закончить оберег для любимого, так и не успела доделать работу.

Я очень люблю этот портрет. Мидир там счастлив. Жаль, что он никому его не показывает.

— Можно попробовать пробить завесу, мой король.

— Джаред. Что у тебя есть, кроме снов?

Мидир, обратив на меня свой взор, нехорошо прищурился.

— Ничего. Но…

— Думаешь, мне их мало?!

Как и следовало ожидать, вскочил с кресла и в мгновение ока прижал меня к стене. Наш король становился все более необузданным и невыдержанным. Наверное, новое имя меняло его. А может, боль утраты.

— Сколько раз я думал, что Этайн вернулась! Сколько раз мне мерещился ее запах, звук ее шагов, тепло ее тела! Сколько раз я просыпался от детского плача! — голос его сорвался.

— Брат, Ми-майлгуир, что происходит? — взъерошенный Мэллин еще не проснулся до конца, но уже повис на локте нашего короля. — Отпусти мальчика, он ни в чем не виноват!

Я даже не успел разозлиться на «мальчика», как Мидир опомнился. Отпустил меня, перестав колотить спиной о стену. Обошлось без переломов — не норов, хоть силу он умерять научился. Досадливо стряхнул с рукава и брата.

— Довольно грез. Все кончилось. Она сама! просила! помнить!..

Мой король сбросил кубок со стола, отвернулся.

— Она сказала «помни», но ведь это не значит…

Дядя, конечно же, не слушал меня. Уселся обратно в кресло, вжал ладони в лицо, выговорил глухо и еле слышно:

— Я знаю, почему она так поступила. Я не виню, не смею винить… Это моя вина. Мой сын мертв, Джаред.

Мы с принцем переглянулись, одинаково обеспокоенные состоянием нашего родича и короля.

— Но почему вы так уверены? — я шагнул бы к дяде, однако Мэллин придержал меня за руку и покачал головой.

— Этайн была стихийным магом. Я… ты знаешь сам. Я не чую никого, кто обладал бы схожей силой. Ни здесь, ни у неблагих. И да, ни у фоморов. Была! Была одна яркая вспышка! Тогда, в лесу, куда мы стремились и опоздали. Но она сразу погасла!

Он с силой закрыл веки, словно и вовсе не желал видеть этот мир.

— Брат, Майлгуир, тебе ли не знать…

Принц прошел вперед осторожно, король поморщился, и Мэллин замолк, проходя вместо слов к самому креслу, усаживаясь прямо на пол.

Дядя вздохнул, смиряясь, что этот мир ему придется, очевидно, потерпеть еще. Хотя бы ради брата.