О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
– Убить Катю! – Жанна, смеясь, показывает револьвер. – Она отобрала у меня пальму первенства!
– Сколько пуль в револьвере?
– Семь!
– Даю по миллиону за пулю плюс билет до Сан-Франциско. Согласны?
– Я сговорчивая.
– Только, детка, тебе придется вернуться к юбкам. Клянусь Аляской, американские женщины никогда не будут носить штаны!
Агриппина за руку подвела Формидабля ко входу в большой старинный трактир, напоминающий те, в которых когда-то бушевали королевские мушкетеры.
– Этот ресторан содержит мой папа. Здесь прошло мое детство.
Формидабль смахнул
– От нежности я готов все это съесть.
– О да, здесь много съестного!
Они вошли под закопченные своды, под гирлянды лука, чеснока, колбас и окороков.
– Папа, сестрички, познакомьтесь с моим женихом! – крикнула Агриппина.
Отец великанши оказался сухоногим маленьким, чем-то напоминавшим прежнего избранника мистера Дэйнджеркокса, но зато две сестрички были такие же башни, как и она сама.
Благодушнейшие объятия, слезы умиления.
Вдруг новая неожиданность – Формидабль увидел в глубине трактира стол со свечами, за которым весело ужинали две счастливые парочки – Филип и Катя, Сюзан и Владислав.
– Мой командир!
– Формидабль! – воскликнул Филип.
Приблизилась кокетливая Агриппина.
– Твой командир, мой цыпленочек, едва не погубил нашу любовь. Почему вы сказали, месье, что эскадра уходит из Петербурга в два часа, тогда как она ушла в полночь?
У Филипа закружилась голова.
– Два часа? Вы уверены, мадмуазель, что я сказал вам – в два часа? Почему я так сказал? Вспомнил! Так передал мне приказ адмирала лейтенант Роже Клаксон! Это было на Невском. Помните, Формидабль?
– Да, но там же на Невском лейтенант сказал мне – ровно в полночь! – Формидабль почесал затылок.
– Теперь я все понял, – сказал Филип. – Клаксон – предатель!
– Сейчас мы это спросим у него самого! – вдруг крикнул Владислав. Он давно уже заметил за окном фигуру соглядатая Роже, который делал кому-то в глубине улицы непонятные Владиславу, но вполне понятные нам знаки.
Владислав бросился, распахнул окно и втащил Клаксона за шиворот.
– Филип, прошу! Выясняйте отношения!
– Дайте нам что-нибудь длинное и острое, – попросил Филип трактирщика.
Немедленно появились весьма основательные вертела.
– Вы намекаете на дуэль? – в ужасе пробормотал Роже.
– Или дуэль… – сказал Филип.
– …или признание в письменном виде, – сказала Катя. – Пишите адмиралу, что вы обманули Филипа!
– Бумагу! Чернил! – тут же воскликнул Клаксон.
Вдруг с треском распахнулись двери, и на пороге появился внушительный отряд: граф Опоясов, господин Велосипедов, шесть агентов в черном, позади маячил механик Пушечный.
– Екатерина Орловцева и Владислав Орловцев! Вы арестованы! – торжественно провозгласил граф Опоясов.
– Ах, Александр Дюма! – вскричал Владислав, бросаясь вперед с вертелом в руке. – Сбылись мои грезы! Гвардейцы кардинала, защищайтесь!
Начинается замечательное фехтование в лучших мушкетерских традициях. Филип и Владислав храбро нападают на агентов. Катя и Сюзан бросают горшки. Формидабль вместе с новоиспеченным папашей тащат огромный чан с кипятком. Агентам приходится несладко. Они загнаны, все шестеро, на огромный дубовый стол.
Внезапно стол подымается в воздух. Под ним, привычно расправив плечи, стоит красавица
Агриппина.Агенты, почувствовав себя вдруг в относительной безопасности, очень повеселели и теперь отбивают чечетку беззаботно и лихо. Сюзан бросает им гвоздики.
Среди всего этого кавардака Роже Клаксон, рыдая, пишет письмо:
– Мой адмирал, настоящим сообщаю, что я предатель и обманщик…
Филип Деланкур крепко взял под локоток господина Велосипедова.
– А теперь, месье, прошу вас громко повторить все то, что вы мне поведали в Петербурге.
Господин Велосипедов с опрокинутым лицом:
– Я не мошенник, я жертва! Его сиятельство граф Опоясов заставил меня делать фальшивые векселя! Он и вашего батюшку погубил, милая Катя!
Сказав это, г. Велосипедов отпал в полуобмороке. Одна из сестричек Агриппины предложила ему холодное полотенце.
– Ты раскаялся, мой цыпленок? Тю-тю-тю, будешь честненьким?
– О чудесная! – г. Велосипедов положил ей голову на колени.
– Так вот ваше истинное лицо, ничтожество и подлец! – крикнула Катя графу.
– Посмотрите на ваше собственное лицо! – высокомерно сказал Опоясов. – Оно все в саже! Пушечный, заводи мотор, поехали из этого вертепа!
– Сами заводите, ваше сиятельство! – рявкнул важный механик.
– Рехнулся, дурак?! – взвизгнул граф.
– Сами вы дурак, ваше сиятельство!
– Нет, ты дурак!
– Нет, вы!
– Не спорь с ним, мой котеночек! – вторая сестрица Агриппины погладила Пушечного по щеке, и тот мгновенно растаял.
– О нежнейшая!
Тем временем Формидабль обратал графа Опоясова и задал риторический вопрос:
– Надеюсь, у нас не будет неприятностей с Россией, если в это дело слегка вмешается французский флот?
– И русская авиация на паритетных началах, – сказал Владислав и потащил к выходу обмякшего Клаксона.
Когда силы зла были выдворены, хозяин вынес в зал две корзины с бутылками старого бургундского.
– Теперь все девочки пристроены, – с большим удовлетворением произнес он.
Воцарилось общее веселье.
Все девочки пристроены,И мальчики в порядке!Веселье восстановленоНа съемочной площадке!Под потолок фонтан минут!Бургундского салют!Как славно все настроеныНа съемочной площадке!Все девочки пристроены,И мальчики в порядке!Под потолок фонтан минут!Бургундии салют!На ночной улице граф Опоясов, поднявшись с тротуара, пригласил Роже Клаксона в автомобиль.
– Садитесь, товарищ по несчастью. Мы оба жертвы невежества.
Клаксон, кряхтя и всхлипывая, влезает в машину. Граф за рулем.
Он гонит «паккард» по пустым улицам, рулит совершенно по-дурацки, стукается об углы, разбивает фары и, в конце концов, загорается. Так, пылая, «паккард» выезжает на набережную Сены и сваливается в воду.
Минута тишины, и на набережную выбираются Опоясов и Клаксон, мокрые и оборванные.