О, этот вьюноша летучий!

– Тебе наплевать на хирургию, поэтому ты так говоришь, – возмущается Ира.

– Как тебе не стыдно, Ирка! Ты ничего не понимаешь в хирургии.

– Вы обе ничего не понимаете! – кричит Шота.

– Может быть, вы кушать не хотите? – спрашивает Бесо.

– Хотим, хотим, хотим!

Буфетчица Шура подходит с подносом к столику «трюмных чертей».

– Эй, гаврики, вы, что ли, заказывали коктейль «Волшебный силуэт»?

– Плиз, – говорят девушкам «трюмные черти», берут бокалы, пробуют, чмокают.

– Чистый напиток.

– Платите сразу, – говорит Шура. – Знаю я вашего брата, малый каботаж. Третьего дня на сорок восемь рубчиков смылись.

– В какую же цену будет этот ваш чаек?

– По рупь десять, всего шесть шестьдесят.

– Цена хорошая, вери гуд, оно… конечно… лаку в ём много, вери мач, – философствуют «трюмные черти», – чистый, значит, рубель и ишо гривенник… справедливо…

– Хотите, мальчики, мы сами заплатим? – спрашивают влюбленные девушки.

– А это мы поприветствуем, – «трюмные черти» мягко хлопают в ладошки. – Вандерфюл, девчата, плиз.

Девушки расплачиваются.

За столиком капитана идет разговор о любви.

– Вот вам живое доказательство могущества любви! – говорит капитан, показывая на Екатерину. – Вот пред вами жена моя, Екатерина, любовь в кубе!

– Что-то, Броня, сегодня со мной такое какое-то не такое, – жалуется Екатерина, – три стопки выпила уже, а не действует.

– Вы любите Бронислава Ивановича? – любопытствует Витя.

– Скажите, Екатерина Алексеевна, – интересуется Бригита Бордова, – вы любите мужа как женщина или как товарищ? Вы его любите как мужчину или…

– Я его люблю как отдыхающего, – вдруг говорит Екатерина. – Мы познакомились в санатории. Бригиточка, он был отдыхающим, а я культурником, и с тех пор я люблю его как отдыхающего.

– Совершенно новый аспект, – шепчет Бригита. – Фиксируйте, Виктор.

– Ты помнишь, Екатерина… – патетически говорит капитан, но в это время…

…в кафе врывается Александр Александров, а за ним Полибеев, Полигамов и Полинфердов. Александров подбегает прямо к стойке, начинает метать на Шуру пылкие взгляды. Она их охотно ловит.

Женихи наваливаются на стойку, тянут к ней руки.

Появляется гражданин огромного роста в пальто и с тростью. Подходит к буфету.

– Пожалуйста, сосисочек, – говорит он глухим голосом и, чуть нагнувшись, через голову Шуры вытягивает из котла длинную гирлянду сосисок. – Спасибо большое, а в знак благодарности я сейчас исполню для всех португальский танец.

Обмотав вокруг шеи сосиски, огромный гражданин в центре кафе танцует португальский танец. Потрясенные посетители собрались в кружок. Только Сидор и Марина ничего не замечают, всё танцуют что-то свое.

Огромный гражданин ненароком задел Сидора.

– Алё, большой, чего толкаешься, – возмутился Сидор и двинул плечом гражданина.

Гражданин в мгновение ока распался на две части. Одна оказалась Эдиком Евсеевым, другая Толей.

– Это уже несерьезно, Эдик, это некультурно, – сказал капитан. – Как-то неловко перед всеми. И странно.

– Мы хотели, как лучше, – потупился Эдик.

– Несерьезно, некультурно, – загудели «трюмные черти», – не даете людям никакой жисти… оно… конечно… сосиски здорово загреб… но все же…

– Крайне возмутительно! Крайне оскорбительно! Беспрецедентно! – вдруг по-интеллигентски закричал боцман.

– И ты, Брут, – печально сказал Эдик.

– В самом деле, Эдька, черт знает что! – закричали Бесо и Шота. – В самом деле, что у тебя в голове, какой-то цирк, в самом деле, а не жизнь, в самом деле. Ты, может, кушать хочешь, в самом деле?

– И вы, Брутья, – драматически прошептал Эдик.

– Ох, Эдичка-Эдюля, кто ж тебя выдумал? – вздыхает мама.

– Ох, мамочка-мама, – в тон ей бубнит с набитым ртом Эдик. – Не понимаете вы морского характера. Вот папа вернется, он меня поймет.

…

оскалы… полумаски… пистолеты… флейты… флаги… копья… диски… паруса… банка консервов «фасоль со свининой»… йе-йе-йе, хали-гали…

– А мне понравилось! – заявила Екатерина. – Мне очень даже понравилось. Пойдемте, мальчики, отсюда. Разве им понять, что такое художественная самодеятельность!

Она взяла под руки удрученных Эдика и Толю и вместе с ними покинула «Ласточку».

– И с такими людьми нами идти до Керчи! – возмущенно воскликнул капитан.

– А сосиски-то унесли! – крикнула Шура.

В тени каштана покуривают Эдик, Толя и Екатерина.

– Жизнь – это качели, – авторитетно говорит Толя.

– Жизнь – это детская рубашка, – поправляет Эдик.

– То вверх, то вниз, – подхватывает Толя.

– Нет, мальчики, жизнь – это бег в мешках, – нравоучительно заявляет Екатерина.

Эдик Евсеев пришел домой, сильно, по-хозяйски распахнул дверь, крикнул на кухне:

– Мать, подавай на стол! Моряк вразвалочку сошел на берег.

Из кухни выбежала испуганная мама.

– Эдюлечка, тише – отец пришел с рейсу!

– Ай! – вскрикнул Эдик и бросился к дверям, но…

…в дверях уже стоял массивный его батя, бывалый морячина.

– Сымай штаны! – коротко приказал он.

– Да брось ты, батя, что это за шутки, мы же оба моряки, – торопливо говорил Эдик, расстегивая штаны. – Трудный рейс был, а?

– Ложись! – отец вытащил ремень.

Началась порка. Эдик досадливо морщился.

– Вот тебе за твои художества, вот тебе!

В квартире Толи Макова происходила сцена, до странности похожая на предыдущую. Отец Толи, тоже вернувшийся из рейса, тоже вразумлял сына и тоже с помощью ремня.

– Ну, батя, не ожидал, – сквозь слезы бормотал Толя. – Честно, не ожидал. Моряк моряка, да?

– Ты убьешь ребенка! – крикнула мама Эдика.

– Вставай, – сказал отец, опуская ремень.

Эдик встал, подтянул штаны, сказал строго:

– Чтобы это было в последний раз, отец.

– Ты убьешь ребенка! – крикнула мама Толи.

– Вставай, – сказал отец, опуская ремень.

Толя встал, подтянул штаны, сказал строго:

– Пусть это останется между нами, отец.