o f2ea2a4db566d77d

то «Астрой», то «Арбузом», реже междометием «А-а-а!» – вскриком Маши, уронившей в

речку мячик. «Ангел», заодно подготовлявший к христианской традиции, открывал одну из

новейших русских азбук. Кого-то в мир букв ввозил «Автобус» из современной «Городской

азбуки». Кому-то предстояло в первую очередь столкнуться с «Аптекарем» из социально

насыщенного «Букваринска» (составитель – И. Токманова). А следом с Б -> бочаром и В ->

валяльщиком… Диковинный «Арап» Бенуа и «Алёнушка» Мавриной проигрывали.

Согласно записям Серебрякова и, видимо, по данным азбучных исследователей, первый

букварь на Руси, насыщенный иллюстрациями, создал в 1691-1692 годах Карион Истомин –

монах и справщик на печатном дворе. Рукописный «Букварь в лицах». Подробное его

описание также содержалось в тетрадях ветерана. Каждую букву здесь «представлял»

нравоучительный текст и обилие иллюстраций к словам, с которых она начиналась. В шапке

рукописного листа содержалось ещё и символическое изображение буквы (вроде человечка в

позе, воспроизводящей очертания буквы), и разнообразные её шрифтовые варианты. Карион

плотно забивал рукописные листы букварными иллюстрациями, подгоняя друг к другу

порой совершенно не связанные понятия – оказаться здесь могло, что угодно.

А -> аналогiемъ, алектор, агкура, араната, анфразъ, аспидъ*; Азия, Африка и Америка.

В -> вилы, весло, ворона, венец, ведро, веретено, врата, война, ветвь, вериги, вервь,

виноград, ветер, воробей;

Ж -> жених, жена, жила, жезл, жужелица, жаворонок, житница, жребий, журавль, жаба,

желудь, жук;

И -> икона, идол, источник, изба, игла, иготь (ступка), икра, исхнилатъ (животное, похожее

на норку);

Ю -> юноша и юношка (мальчик и девица), Юнона (прописью – богиня поганская);

(Грецка Кси) -> угодники Ксенофонт, Ксения, Алексий, Александр и Ксанф философ.

Всё это изобилие через века и эпохи каким-то образом эволюционировало, мельчало,

выкристаллизовывалось, очищалось, преобразовывалось, вымарывалось, сжижалось и

поэтапно трансформировалось во все русские азбуки, которым нашлось и не нашлось место

в обширных записях Серебрякова, будь то азбуки в стихах, азбуки имён, азбуки в

скороговорках, азбуки с загадками, азбуки-считалки, азбуки акростихов или школьные

буквари. Илья хихикнул про себя. Этапной вершиной такой азбучной эволюции вполне

могла оказаться хоть «Азбука Бабы-яги» А. Усачёва, где среди сказочных предметов и

персонажей, представляющих буквы алфавита (А -> аленький цветочек; Б -> богатырь; В ->

водяной), вдруг оказались даже йогурт («Й»), теле-блюдце («Т») и экология («Э»), легко

вписывающиеся сегодня, по шутливому замыслу автора-составителя азбуки, в ряд русской

народной сказочной символики.

Серебрякова все эти детали и тенденции не интересовали. От своей роли наблюдателя и

«счётчика» он отходил крайне редко – один раз, например, углубившись в тему «живности»

и, таким образом, более-менее чётко сформулировав свою позицию на азбучный счёт. Он

* Аналогiемъ – налой, алектор – петух, агкура – якорь, араната – коза, анфразъ – камень, аспидъ – змей.

98

кропотливо отмечал процентное содержание растительно-животной символики в каждой

азбуке, не утруждая себя комментариями, и только в одной из тетрадей Илья обнаружил

несколько абзацев чистых рассуждений, кое-как обосновывающих интерес ветерана. Его не

удовлетворяло мнение детских психологов и самих матерей, что дети до определённого

возраста легче усваивают информацию как раз через изображения зверей и вообще питают к

рисованным и игрушечным животным особую симпатию мгновенного узнавания.

Он пытался найти объяснение этому интересу, только на первый взгляд естественному. И

пришёл к выводу, что на начальных этапах развития ребёнок оказывается ближе не к

человеку, а именно к животному. Потому что рождается животным. Так верил Серебряков –

ребёнок приходит не из утробы матери, как следствие всем известного биологического

процесса, а из некоего нематериального, растворённого во всём, животного мира, где утроба

матери суть врата между растворённым, абсолютным животным миром и нашим, имеющим

чёткие формы, человеческим миром. Обретя форму человека, ребёнок ещё некоторое время

остаётся животным. И именно поэтому новый мир ему легче познавать через растительно-

животную символику – это он уже знает.

Постепенно адаптируясь к новому миру, он научится замещать животную символику

человеческой (иной материальной символикой), и следом пробудится его интерес к

человеческим процессам. Серебряков верил, что в далёкие, возможно дохристианские,

времена это было всеобщим знанием, но со временем оно истёрлось, хотя осталась сама

традиция знакомства «нового человека» с миром, в который он пришёл, его «вербовки»,

через растительно-животную символику.

Порой азбука даже призывает ребёнка к скорейшему отказу от его животной природы, из

которой он недавно вышел, в пользу человеческих форм. В этом отношении очень

характерной Серебрякову показалась азбука в стихах и картинках Маршака «Автобус номер

двадцать шесть», где на каждую букву перечисляются исключительно животные (полу

очеловеченные), но завершается стихотворный текст при этом моралью следующего

содержания: «Когда в автобусе мы едем / Или в вагоне под землёй, / Не будь ежом, не будь

медведем, / Не будь удавом и свиньёй». Следуя за мыслью Серебрякова, Илья увидел в этом

тексте даже призыв к отречению от животного-тотема (от самой плоти его),

покровительствовавшего дематериализованной сущности «нового человека» ещё до

рождения, то есть до выхода из абсолютного животного мира.