О грусти этих дней

Нежным творогом зим,

Всё, что было мне дорого,

Растерял и забыл.

Всё, что было мне значимо,

Важно больше не мне,

И в чертах обозначенных

Календарь на стене.

Расколоченным омутом

Бьётся сердце забот,

И каким-то поломанным

Выдаётся восход.

И каким-то не выданным

Замуж или врагу

Возникает предвиденье

Острой боли в боку.

Не витаю в сознании,

Как в пергаментах грез,

А хромаю в старании

Урезонить невроз,

И брожу незамеченный

Средь творожности зим,

Как больной обесцвеченный,

Лишь с тобой не один.

* * *

От гениев всегда несёт загробьем,

Не столько хладом, сколько хладнокровьем,

А также неприступным веществом,

Которому не стоит за столом

Искать сравненья или же подобья

С банальностью учебного пособья.

И каждый божий протрезвелый шквал

Нас, обуяв потребностью похвал,

Ведёт к столу с уверенностью дерзкой,

Что в этот миг писать бы впору фреcку

С нас, оседлавших стул, как пьедестал.

Но то - не так совсем, не так, оставь,

Не разменять фантазию на явь,

Не различить ни калек, ни пророчий,

И гений - только узник многоточий,

В реке забвенья плещущийся вплавь.

* * *

Я взял вас в сеть, скупого мира дни,

Кроша сухарь метеоритным ливнем,

Гордясь клыком или же лучше бивнем,

Ловя на кухне шкурки ананаса,

Плода и символа моей родни,

Буржуев злостных и жильцов Парнаса.

И так не по-монашески влюбясь,

Едва ль кичась заученным наречьем,

Глотая горечь беленьких пилюль,

Плету я нескончаемую вязь

Непроходимой сети человечьей,

Ловя в нее то дни, а то часы,

И звонкие кружки, что из металла,

Которому предстало заверять

Весьма весомую надежду сделок

И грусть моих уже больных сиделок,

Не воспринявших мысль мою о том,

Что нет везенья в стае человеков,

И материальным миром подструнясь,

Не бередя в себе поток сознанья,

Я пропускаю летние купанья

И проживаю вскользь свои плоты,

Которые уходят и уходят

На самый краешек того, что мы

Зовём созвездьем сладкого покоя,

Которого нам не узнать, но мы

Его и так узнать бы не желали.

И бог с ним, лучше снова о металле,

Который больше не несёт в себе

Ни сласть владения, ни грусть потери.

И на Востоке сонные тетери

Уже узрели солнечный приход,

Пока у нас ещё почти всё пусто.

Ни торжества, ни змея, ни мангуста,

Ни колдовства по кухням второпях,

Ни расставанья с жесткостью постели,

И телом чуя приближенье сна,

Я сознаю себя во всем виновным,

И в то же время невиновным, так

Уже сложилось, каждый мы пустяк

К себе привяжем и воркуем нежно

О своезначьи и большой вине,

А между тем нет истины в вине.

По крайней мере в том, что неизбежно

Нам поставляет душный магазин.

Нас обманули, из стальных витрин

Украли всё, чем славились напитки,

А нам остались пытки, только пытки

Распространять влечение своё,

Вливать в себя отравленные зёрна

Народных благ и пошлости народной,

И незнакомых мыслей о войне,

Которая считалась неизбежной,

Какой-то окончательно небрежной

И не возникшей где-то всё равно.

* * *

Я с яблока снимаю кожуру,

Сначала океаническое ложе

Белеет, на Антартику похоже,

И континент, где скачет кенгуру.

Я по-субботни банному утру

Творю хребты под кончиком ножища,

Мне яблоко уже не просто пища,

А шар гигантский, что парит в миру.

Его ведя вокруг настольной лампы,

Меняю дни на ночи и назад.

Как жаль, что не купили виноград

Иль сливу, я б луну пристроил там бы.

Но бьют часы. Лет миллиард прошел.

Потыкал я свой мир метеоритом,