О моём перерождении в сына крестьянского 1

Вот только я опять же окажусь слепоглухим индюком, если воображу, будто Лейта готова сделать нечто действительно безумное – скажем, бросить род и отправиться со мной в сторону миража свободы. Типа, я отдала свои долги, послужила на благо Ассур, теперь хочу пожить для себя.

Ну да, как же. Так могла бы подумать только земная обывательница. Какая-нибудь, извиняюсь за бранное слово, чайлд-фри.

Благородная гриннейка из семьи вырождающихся, но аристократов мыслит иначе.

Можно ссориться с отдельными родичами, можно занимать в пирамиде внутренней иерархии чуть ли не последние, без малого позорные места, можно считать себя обделённой и даже не без оснований, но всё равно Лейта всю свою жизнь жила как Ассур – и, если потребуется, за Ассур умрёт, последовав за своими мужьями-вассалами с равной решимостью. Род даёт тебе всё, что ты имеешь, всё, чего ты достоин; в ответ естественно отдать всё, что имеешь, храня тотальную преданность собственной крови. Вечную, нерушимую, неизменную.

Кто думает иначе – предаёт тот самый сковывающий долг. Кто думает иначе, какого бы ни был пола, возраста, силы и статуса, чего бы ни достиг, как бы ни развился – недостоин. Он противопоставляет часть целому, ставит малое выше большого. Нарушает естественный закон. Впадает в безумие. А потому, стоит ему выдать свою внутреннюю гниль, как ряды благородных извергнут его, как организм – случайно проглоченную отраву. Да, то самое архаичное слово, однокоренное со словом «изверг». Притом, хочу заметить, в гриннейском слова «изверг», «изгой», «одиночка», «сирота», «обрубок» – это одно слово.

Я отлично помню, как Лейта помянула «безумие раздора», что в былые времена стало первым шагом к пропасти, лишившим её предков статуса владетельных дворян. Мышление у неё гибкое, даже очень, как по местным меркам... но в сторону предательства оно не согнётся. Никогда. Ни в жизни, ни в смерти. Вот разве если только непосильное испытание сломает её... но ведь тогда и той Лейты, которую я знаю сейчас, не останется в этом мире; её заменит нечто иное.

Притом худшее. Сломанное – оно вообще хуже целого, если речь о хороших вещах и людях.

Мне может сколько угодно не нравиться такой слепой коллективизм, такое нерассуждающее, для меня отъявленно чуждое мышление. Но не принимать его во внимание я не могу. Потому что жить на Цоккэсе и благополучно игнорировать его – всё равно что игнорировать фундаментальные реалии, вроде смены дня и ночи или там изменчивости манофона.

Так что да. Я действую ради знаний, власти и свободы, а в любом действии и слове, в любом жесте и умолчании Лейты (и любого её родственника, что важно!) можно проследить одну цель: благо рода. Если она интригует, то не ради себя, но ради своих потомков – и дабы по мере сил поддержать славу предков. Блюсти мои интересы она станет лишь в той мере и до тех пор, пока считает, что интерес у меня и Ассур (в конкретное время, в конкретных обстоятельствах) общий. Она даже может пойти против своих старших в вопросах, касающихся меня, до какой-то степени уже пошла – но это лишь потому, что уверена: так будет лучше для рода. Потому что видит некий общий путь и надеется на эту общность.

В конце концов, в понимании местных разумных род – тоже не абсолют, не конечная станция. Это промежуточное звено между личностью и чем-то ещё большим... например, страной. А ставить один род выше страны – это снова та же фундаментальная ошибка, снова противопоставление малого большому и части целому. Злостное нарушение правил. Как целители, Ассур могут, как мне кажется, сопоставить такое поведение с перерождением здоровой части тела в злокачественную опухоль.

И они знают, что с этим новообразованием делать.

Не побоюсь предположить, что себя Лейта полагает наиболее оптимальным живым звеном между мной и своими родственниками, а потому старательно продвигается на нужную позицию в моих глазах. И в глазах родичей тоже... тех самых родичей, которые не способны сами правильно распорядиться ею.

Но это ничего. Она им поможет, даже если никто её не спросил и не просит. Ненавязчиво, тихо, не столько возвышая голос, который всё равно не примут во внимание, сколько умалчивая важное.

Именно в этом, в сущности, состоит долг прирождённого Советника. Разновидность долга, который воистину сковывает всех гриннейцев...

Кроме меня. Одиночки, изгоя, обрубка, сироты.

– Позвольте представить вам моих старших. Хранитель-Советник рода, Малдейг Ассур. Госпожа моя, глава рода, Сарнеди Ассур. А это господин Сам-Знаю-Кто.

Я считал Лейту очень красивой? Ха. Наивный деревенский юноша. Всё познаётся в сравнении.

«Вот они идут, ярчайшие из ярчайших. Равные красотой, неравные силой».

Она очень красива, да. И Сарнеди, несомненно, очень красива, да ещё отлично умеет подчеркнуть это. Умеет, любит, практикует. Да и Малдейг очень красив, притом именно мужественной красотой, без лишней слащавости. В сравнении с ним моя заурядная, простецкая рожа недалеко ушла от обезьяньей.

Но всё познаётся в сравнении. Поэтому на фоне родственников Лейта... ну... отошла в тень. Притом, я в этом уверен, совершенно сознательно. Умалилась. Поблёкла.

И это меня задело, признаюсь честно.

– Рада приветствовать спасителя моей внучки. Могу ли я просить вас о малой милости?

Ух. Какой голос! Вполне соответствует, мнэ... экстерьеру.

– Разумеется, госпожа Ассур.

– В таком случае – может, вы откроете нам своё лицо?

– Это не самое приятное зрелище. Скорее даже, одно из самых неприятных.

– Ничего, целителям не привыкать смотреть на неприятное... и возвращать ему естественность.

О. Так вот ты с какой стороны намерена надавить? Ну, тогда лови подачу:

– Не всё неприятное является также и неестественным, не всё искажённое неправильно, не всё кривое больно. И без толку целителю править то, что не исправить даже чуду Милосердной Матери.

Глава Ассур, разумеется, удержала лицо, даже достоверно изобразила нечто вроде сочувствия. Но при помощи ментального резонанса я мог заглянуть глубже ровной глади этого омута и найти там, около дна, досадливое раздражение.

А чего ж ты хотела, красавица? Думала, я спущу твою снисходительность?

Привыкай. Глядеть на себя свысока я не позволю. Никому.

– Возможно, мои слова прозвучали излишне самонадеянно, но мной двигал искренний порыв – или профессиональная привычка, если угодно, – ловко отмазалась Сарнеди, смягчая удар. – Я обязана признать долг рода Ассур перед вами за возвращение в целости моей внучки. И обязана оплатить этот долг – как глава рода, как старшая Лейты. Чего вы хотите, господин Сам-Знаю-Кто?

– Моё желание просто и легко реализуемо. Из-за определённых обстоятельств моя память лишена цельности. Естественно моё желание заполнить лакуны; если угодно, исцелиться. И помощь рода Ассур в этом деле будет оценена мной по достоинству.

– Понятно. Я слышала от внучки, что вы готовы отказаться от привезённых вами трофеев?

– Если это позволит мне изучить больше, – мягко напомнил я про небольшое условие отказа, – то вполне. И без сожалений.

– Больше? – переспросила Сарнеди. – Насколько?