О моём перерождении в сына крестьянского 1

А потом, ещё до того, как роща умрёт окончательно, свершится фазовый переход. Мана сменит доминирующий окрас, причём быстро, за считанные месяцы, много – год. И вот тогда место жизни станет местом агонии. Если повезёт (хотя – что в таких случаях считать везением?), роща просто на долгие годы замрёт в переходном состоянии. Гифы грибницы оплетут и пронзят корни, затем стволы и ветви. Опадут последние листья. Лишайник разрастётся вдесятеро против былого. Лес посветлеет для человеческих глаз, но тайная жизнь его, столь прекрасно-гармоничная, сменится иной гармонией: увядания, тления и гниения. И всё же это хотя бы будет жизнь... которую вскоре очистит, валя иссохшие остовы мёртвых исполинов, буря – или же спалит огненный вал лесного пожара.

А вот если не повезёт, вместо падальщиков лес захватит некротика. Изнанка. Послы Левобережья на правом берегу, в царстве живого.

Невезучие леса на краткий срок в три-четыре десятка лет (разумеется, краток он лишь в сравнении с благоденствием рощ, способным продолжаться до тысячи лет и более) обернутся, по сути, растительными зомби. Тела деревьев снова напитает влага, так что пожару они не сдадутся; гифы грибов переродятся для существования вместе со своими хозяевами и укрепят плоть мёртвых-но-восставших ходарру, так что и шквалистый ветер свою утратит власть, проявить которую ему окажется тем сложнее, что листва с ветвей опадёт и в этом случае.

А вот потом, когда и чёрный лес, и грибница его дозреют, а низшие духи распада начнут слипаться в самых настоящих средних, вселяющихся в созревшие плодовые тела грибов...

Обычно на этом этапе появляется один из хранителей Леса Чудес. Чудище, ненавидящее некротику не меньше, чем ненавидит её большинство здоровых физически и умственно разумных, явится живой бурей, воплощённым гневом природы – и вскорости не успевший завершить своё преображение чёрный лес падёт, выкорчеванный, разбитый на гнилушки, растоптанный, смытый, испепелённый, растворённый... это уж смотря по тому, какой конкретно домен культивирует чудище, занявшееся корчёвкой.

Но если допрежь того в переродившейся чёрной роще поселится (либо переродится) собственное чудище с доменом смерти... вот это уж точно станет невезением для всего Леса. И тогда останется уповать лишь на вмешательство исполинов. Додревних стихийных или же божественных чудищ: тех высших хранителей Леса Чудес, что давно превзошли рамки легенд.

Жаль, что они не любят покидать свои заповедные Чащобы. Хотя... нет.

Скорее, это всё же к лучшему.

...почему наваждение неизменности рощ ходарру лживо дважды и трижды? А... вторая ложь– в том, что рощи безграничны. На деле они ограничены не только во времени, но и в пространстве. Далеко не везде растут именно эти волшебные деревья, хватает рощ других видов: стамеи, ланго, дехвангатов, в южной части материка – золотых сосен и катасору; также великий Лес Чудес далеко не везде именно и буквально лес: в нём не так уж мало озёр, болот, холмов, перелесков, лугов и лужаек с разнотравьем, мелколесья, кратеров с пламенными, паровыми и каменными выходами к поверхности жутковато-чуждой природы Подземья, да что там – даже самых что ни на есть настоящих столбовых пустынь!

Третья же ложь неизменности – собственно, в том, что рощи ходарру неизменны. Это не так. Подобно всем живым созданиям Леса Чудес, они тоже могут претерпевать магические мутации (кстати, описанная мной выше некромутация – только одна из множества возможных вариаций, просто пиковая, из самых неприятных). Да, рощи, полные природного волшебства, по своей природе служат этакими стабилизаторами фона; если прочие участки диких земель кипят жизнью хаотичной, меняющейся чуть ли не год от года, то территории ходарру на этом фоне кажутся стабильными. Но под достаточно длительными, однонаправленными влияниями вынужденно прогибаются и они, подобно тому, как их густые кроны прогибаются под сезонными ветрами.

...но всё же, несмотря на троекратную лживость свою, волшебные рощи Леса Чудес прекрасны. И название своё он получил во многом из-за их величавой, естественной гармонии.

Сам-Знаю-Кто шагает впереди. Его высокая, мощная, бронированная, полумеханическая фигура очевидно массивна – однако движения его почти беззвучны, а стопы почти не вязнут в чёрном покрове палой листвы. На поясе слева у него висит кинжал, в левой руке он легко несёт приметное копьё – красивое, с чёрным древком и светло-синим листовидным наконечником в полторы ладони. А в правой руке ждёт своего часа очень длинный, почти как посох, сложной формы боевой жезл с боковой рукоятью и плечевым упором; такие жезлы удобны для отправки боевых чар на большое расстояние и могут частично заменить лук в руках Арьергарда, специализирующегося на дальних атаках.

Следом, сзади и чуть справа, с тихим шелестом плывёт парящая платформа. Да, она парит в паре ладоней от слоя листвы – но её вес и вес всего, что на неё нагружено, всё равно давит на опад, вызывая тот самый негромкий шелест. В ширину платформа имеет около двух метров, в длину – пять, в толщину – полметра. Если на неё посмотреть сверху, то форма её окажется вытянутым шестиугольником с заострёнными носом и кормой.

В углублении по оси парящей платформы, сдвинутом к носу, с удобством восседает Лейта Ассур. Её рука обхватывает боковую рукоять боевого жезла – вернее, из-за увеличенных размеров, уже всё-таки посоха – что укреплён на специальной распорке и направлен вперёд. Левая рука лежит на джойстике, что управляет движением платформы.

– До края рощи меньше пяти тысяч шагов, – внезапно сообщает на ходу Сам-Знаю-Кто. Его голос доносится из клипсы на левом ухе Лейты так чётко и ясно, словно он не в десятке шагов, а всего в паре. – Мой разведчик достиг границы и наблюдает.

– Что за границей? Что-то опасное видно?

– На самой границе – полоса спороносных кустов шириной до сотни шагов, дальше с правого края – малый пруд, где-то шагов двести на триста; слева – болотина, ещё дальше вперёд – каменистая гряда с перелесками. Далее взгляд перекрывается её гребнем. Из опасностей в поле зрения вроде ничего, но у пруда крутится стадо свинозебрингов. Значит, и хищник может таиться где-то рядом... неизвестно какой.

– Вы не ходили в ту сторону?

– Ходил. И прибил мерцающего рыкозуба... уж не знаю, как его называют монстрологи по науке. А ещё я не знаю, кто захватил охотничьи угодья вместо него. И захватил ли.

– Понятно. Благодарю за пояснения.

– Одна команда, одно дело.

– А, ну да. Я тут сижу с таким удобством, что даже забыла, что не просто пассажир. Не верится, что по Лесу Чудес можно передвигаться вот так. Словно владетельная госпожа в чародейском экипаже.

– Пустяки. Сами видели: для меня такая платформа – полчаса ленивой работы с воплощением. И... то, что можно так передвигаться, не означает, что это полностью безопасно. Без хорошего Наблюдателя, я хочу сказать. Уж слишком легко залететь не туда или, расслабившись, попасть под атаку монстра, решившего, что вы посягаете на его территорию. Вот как с тем же мерцающим рыкозубом вышло. Я бы охотно обошёл его стороной, но...

– Понимаю. А сейчас мы не рискуем? Я вас не отвлекаю?

– Рискуем мы минимально. Что до отвлечения... дальше-то, наверно, придётся больше молчать и слушать, но сейчас мы всё ещё на знакомой, проверенной местности и в границах рощи. А тут, среди ходарру, обычно пусто и тихо, только низшие духи роятся.

– Мне рассказывали, что это очень красиво.

– Да. Очень. Представьте, что...

Под неспешный, ни к чему не обязывающий разговор мы добрались до границы рощи.

Спороносные кусты своим видом живо напоминают некоторые особо психоделические участки подземелий – тех, что глубже двух километров. На вид-то это именно кусты, вполне себе такое мусорное тонко- и криволесье: хилые тонкоствольные а-ля осины и а-ля берёзы, типа ольхи и как бы ивы, нечто сродни акациям и нечто напоминающее малину, шиповник, рябину, боярышник, кизил, бересклет и ещё всякое прочее. На одно деревце либо куст, которым я могу назвать примерные аналоги, обычно приходится три-четыре таких, которым я аналогов вообще не знаю – ни по прошлой жизни, ни хоть по гербариям, старательно составляемым местными флоромантами-неестествоописателями. В зонах спороносных кустов растёт не что-то величественное и сравнительно стабильное, вроде ходарру или помянутых выше ланго с золотыми соснами – нет! Это переменчивое царство непрерывных магических мутаций: как циклических, так и тетанических (то бишь видообразующих)...

Правда, большая часть тетанических мутаций заканчивается в тупике летальности, как и в случае мутаций чисто генетических – но для того, чтобы раскрашивать Лес Чудес всё новыми красками всё новых видов, хватает и немногочисленных удачных попыток. С чем с чем, а с видовым разнообразием у местной растительности всё тип-топ.

А симбиоз с грибами делает всё ещё интересней.

Не стану углубляться в детали, да я и не специалист, но местные грибы по факту – константа ещё большая, чем те же ходарру. Один лишь Александр Сергеич знает, как и почему, но именно грибы, а если точнее, то представители суперсемейства метамикоризовых сумели адаптироваться к колебаниям фона маны и смене её спектра совершенно уникальным образом. Настолько уникальным, что некоторые маги считают, будто никакого суперсемейства метамикоризовых вообще нет, а есть один-единственный вид, но уж зато с прямо-таки беспрецедентным по широте и глубине спектром циклических мутаций.