О носах и замка?х

— Вы сейчас в переносном смысле?

— Никаких переносов! Прямо сейчас!

Бенни вскочил на ноги, струсил с жилетки крошки (судя по всему, он что-то ел перед сном), подхватил со стола кожаную сумку и очки со встроенным фотографическим аппаратом, нацепил последние на нос, из-за чего стал походить на здоровенную муху в галстуке-бабочке.

Доктор Доу был слегка сбит с толку. Он не ожидал от Бенни Трилби подобной резвости и перемены настроения.

— Да пошевеливайтесь! — широко улыбнулся репортер и сделал худшее, что только мог Натаниэль Френсис Доу себе представить — он хлопнул его по плечу. — Раз уж вы завели разговор о пирожных, не стоит терять время!

Сказав это, он развернулся и потопал к лестнице:

— Шеф, я на обед! Заслуженный перерыв на отдых!

Редактор бросил ему вслед:

— А перерыв на работу сегодня намечается?

Но Бенни уже не слышал. Доктор Доу и Джаспер переглянулись и пошагали следом за репортером.

— Это не мы завели разговор о пирожных, — проворчал мальчик, а дядюшка лишь пожал плечами — кажется, им еще придется вдоволь наесться из банки эксцентричности Бенни Трилби.

Вскоре они, не обратив внимания на двух девушек на роликовых коньках на первом этаже, болтающих с господином распорядителем газетного движения, покинули редакцию «Сплетни» и двинулись через площадь Неми-Дрё, но появление их самих среди репортеров незамеченным не осталось. И речь сейчас идет вовсе не о Полли Трикк.

Один из «слушателей» у приемника пневмопочты все время разговора исподтишка косился на Трилби и его посетителей, и лишь стоило им скрыться из виду, как он выхватил из кармана блокнот, что-то поспешно в нем закарябал, оторвал страничку и засунул ее в капсулу. А капсулу отправил в пересыльную трубу. После чего как ни в чем ни бывало вернулся к работе…

— …Липкий сюжетец! Обожаю!

Бенни Трилби, доктор Доу и Джаспер спустя примерно пятнадцать минут уже сидели в удобных плетеных креслах за столиком небольшого кафе «Вирчунс», которое затерялось среди прочих подобных кафе и лавчонок в пассаже Грюммлера. Официант со вздернутым подбородком и до блеска нафабренными волосами разливал кофе и чай в чашки посетителей. Бенни Трилби пил темно-фиолетовый, как чернила, кофе с примесью виски, доктор заказал свой любимый кофе с корицей, а Джасперу достался чай «Брюнвик» — жутко невкусное на деле пойло, которое сумасбродный репортер лично особо советовал. При этом по нему было видно, что сам он чай никогда в жизни не пил.

До пассажа им пришлось идти через площадь, несмотря на то, что прямо под окнами редакции располагалась неплохая по меркам Тремпл-Толл кондитерская «Засахаренные Крыски мадам Мерро». Бенни Трилби пояснил свое нежелание туда идти тем, что там «все для снобов», а еще они его, мол, не любят из-за парочки невинных и не совсем лестных замечаний в их адрес на страницах газеты. Он переживал, как бы тамошние кондитеры не запекли ему в эклере таракана. Нет, против тараканов в пирожных Бенни не возражал, просто он был уверен, что они не станут его готовить как подобает, не вымоют, не разделают, а просто возьмут с пола или выловят из-за печи и в таком виде зашвырнут в котел с кремом. А уж этого ни его хрупкое здоровье, ни тонкий вкус истинного гурмана выдержать не сумеют. Несмотря на все эти нелепые отговорки, доктору показалось, что дело не в кондитерской, просто Бенни отчего-то хочет отойти от штаб-квартиры «Сплетни» как можно дальше.

Вот так они и оказались в пассаже.

Из бронзовых рогов звучала музыка. Это была одна из таких, знаете ли, мелодий, которых вроде как не замечаешь, но стоит только обратить на них внимание, они тут же начинают вызывать раздражение. По широкому проходу галереи, на которую выходили витрины магазинчиков, блуждали покупатели, а под самой стеклянной крышей спиралями закручивались трубы внутренней пневмопочты. Пассаж был длинным — он проходил едва ли не вдоль всей площади Неми-Дрё, и для наиболее ленивых или торопящихся посетителей внутри курсировал открытый трамвайчик, похожий на гусеницу. Его вагоны, гармошками соединенные между собой, вальяжно двигались по двум тонким рельсам, а в незастекленных оконных проемах порхали веера и шелестели страницы газет. На деревянных скамьях разместились дамы в шляпках, джентльмены с покупками и дети разной степени вышколенности, но при этом неизменно бросающие на витрины лавчонок жадные взгляды. Цены в пассаже были довольно высокими как для Саквояжного района, но несмотря на это в убыток торговцы пассажа не работали — почти всегда в местных лавках было не протолкнуться.

Доктор Доу по очевидным причинам предпочитал здесь не появляться: пассаж не место для мизантропа — теснота, грубость, наглость и фамильярность под этой стеклянной крышей бьют ключом. Люди здесь буквально соревнуются в злословии и дурном расположении духа. Помимо прочего в таких местах частенько кому-то становится плохо, и кто-то неравнодушный (а такие — как клопы — берутся неизвестно откуда, словно только и ждали подходящего момента) начинает верещать: «Человеку плохо! Человеку плохо! Доктор! Здесь есть доктор?!». Доктор Доу всей душой ненавидел этот возглас, и только принципиальная правдивость и укоренившееся в нем чувство долга неизменно толкали его вперед.

Но и без этого всего, Натаниэль Доу всегда предпочитал покупать определенные вещи в предназначенных для них лавках. Несмотря на то, что по заверениям различных домохозяек, включая его собственную экономку миссис Трикк, пассаж — невероятно удобное изобретение: вот, вы покупаете кофейные зерна в лавке колониальных товаров, вот, вы присматриваете себе новенькую чудесную шляпку или корсаж, а вот, вы уже пьете с лучшей подругой миссис Баттори кофе с мороженым за столиком «Нютли».

Нет, доктор Доу был слишком далек от подобного. Эти вереницы счастливых семейств с горечью в детских глазах, счетной записной книжкой в руках матери и нервно пульсирующими жилками на шеях отцов. Эти дамы с напряженными скулами, глядящие на любую встречную женщину с ненавистью и пожеланием той споткнуться и порвать это прекрасное платье из лавки «Нюфф». Эти джентльмены, рассевшиеся в креслах цирюлен так, что все проходящие могут на них глазеть… Доктор этого не понимал — как можно только подумать о том, чтобы бриться перед дамой! А кто-то за столиком кафе напротив, меж тем, преспокойненько обсуждает со своим другом этих болванов с намыленными лицами и спорит, верно ли цирюльник подбривает им бакенбарды. Нет уж, увольте…

Что касается Бенни Трилби, то он был в своей стихии. Прежде, хотя это и не было особо заметно, он напоминал рыбу, выброшенную на берег и вынужденную влачить свое жалкое удушливое существование. Но стоило им только лишь войти в вертящиеся стеклянные двери пассажа, как газетчик перестал выглядеть сонным, взгляд его обрел цепкость и подозрительность. Куда только делись его нескладность и неловкость. Сказать, что он был как рыба в воде, значит существенно преуменьшить. Нет, скорее он походил на рыбака, который залез в шкуру выпотрошенной рыбы, застегнул эту самую шкуру на все пуговки и нырнул на глубину, прикидываясь там своим, но только до поры до времени. Глазенки Бенни бегали по лицам посетителей пассажа, а руки нервно поглаживали кожаную сумку на ремне.

Местечко под названием «Я-знаю-одно-хорошее-местечко», о котором Бенни прожужжал своим спутникам все уши по дороге, оказалось небольшим кафе на втором этаже пассажа. Столики были расставлены на террасе тесно, между кресел фланировали официанты в кремовых передниках, а в воздухе носились небольшие заводные аэростаты и здоровенные упитанные мухи — это все же был Тремпл-Толл.

Доктор выбрал столик по центру террасы — на достаточном удалении как от прохода, по которому блуждала толпа, так и от края галереи, с которой открывался вид на весь пассаж: Натаниэль Доу не любил места с широким обзором — они ему напоминали театральные ложи, которые он тоже просто терпеть не мог.

Как только официант к ним подошел и они сделали заказ, Бенни Трилби, осклабившись и откинувшись на спинку кресла, ударился в рассуждения. Судя по всему, болтун в нем нисколько не уступал писаке.

— Я про ограбление банка! — пояснил Бенни, неумело повязывая салфетку — делал он это исключительно потому, что так делал доктор Доу, и он не хотел отставать в манерах. — Липкий сюжетец!

— В каком это смысле? — удивился доктор.

— Все следят за этим делом, — рассмеялся репортер. — Я просто разливаю джем, а мухи липнут. Залипают. Статейки — это клей для мух. Вы только поглядите на них… жжжж… жжжж… жужжат и липнут.

Он кивнул на прочих посетителей «Вирчунс». За столиками вокруг джентльмены и дамы все скрывались за страницами газет. Куда ни кинь взгляд, он тут же утыкался в бурую жирную, как какой-нибудь раскормленный тетушкин кот, надпись «СПЛЕТНЯ».

— Я мажу липкую жижу по лицам этого города, а ему это нравится, и он постоянно просит добавки.

Доктор лишь покачал головой, а Джаспер как следует поморщился — словно ему под нос сунули нечто крайне зловонное.

— Вы только представьте! — продолжал Бенни Трилби. — Что было бы, если бы у них в руках не было газет? Им ведь пришлось бы говорить друг с другом! Слушать! Терпеть! Вникать! Отвечать! Стараться или не стараться, но все равно — это так тяжко и утомительно — поддерживать беседу с людьми. Люди, бррр… Выносить их решительно невозможно. Они такие глупые, эти люди. И все так считают. Город глупцов какой-то! Но вилочки для пирожных пока что не воткнуты соседу по столику в глаз только потому, что руки заняты разворотом газеты, глаза уперты в страницу, а рубильники в ушах, отвечающие за слух, стоят на отметке «автономный режим». И все живут. И все умеренно счастливы. Идиллия. Я считаю, что этот город должен мне и моим коллегам. Иначе к окулистам выстроились бы целые очереди болванов с вилочками для пирожных в глазу.