АВТОБИОГРАФИЯ

(Послание к Реми Белло)

Хочу, о мой Белло, чтоб ведал ты о том, Кто связан волей муз с тобой тугим узлом, Откуда он и кто: чтоб правнукам грядущим, Что будут счет вести векам быстро бегущим, В Ронсаре и в Белло не различать двоих И знать, что общее стучало сердце в них. Так, родом предок наш из тех краев, — мы знаем, — Где с хладным Фракия соседствует Дунаем, Пониже Венгрии, где солнце — редкий дар, — Именовался ж он маркизом де Ронсар. Людьми и золотом, землей и городами Богатый, сын его, прельщаемый боями, Отряд из юношей составил удалых И, бросив родину, стал капитаном их. Прошел он Венгрией и Нижней Алеманьей, Прошел Бургундией и пышною Шампаньей, И, храбрый, стал служить Филиппу де Валуа, Что против англичан войною шел тогда. И было Франции таким его служенье, Что дал ему король обширные именья, Где протекает Луар; и, позабыв совсем Своих и родину, во Франции затем Женился он и стал того семейства предок, От коего и я родился напоследок. Отец мой у Анри когда-то правил дом, Рожденного Франсуа, великим королем, — Тому же стольником в испанской был неволе. Не должно ль, чтоб слуга усердствовал тем боле Пред повелителем, не изменив себе, Его изменчивой сопутствуя судьбе? И материнскою я стороной не низок: Тут род де ла Тримуй и дю Бумаж мне близок, Руо и Шадрие тут родственники мне, Что славной доблестью блистали на войне И Марсом доблесть ту в бессмертье утвердили, Там был и предок мой, и улица одна По имени его теперь наречена… Но ежели желать имеешь представленье Ты не о роде лишь моем, но и рожденье, Вот, мой Белло, тебе об этом правда вся Про год и день, когда на свет я родился. Когда король Франсуа был в Павии захвачен, Субботний в сентябре был Богом день назначен Одиннадцатого родиться мне числа: Тут Парка нить мою чуть-чуть не порвала. [1] Я не был первенцем. В семье отцовской было Уж несколько детей; мать пятерых вскормила. Два рано умерли, а на других троих Я вовсе не похож в обычаях своих… Лет девяти меня в коллеж определили, Но там лишь полгода, не более, томили Преподаванием регента де Вайи. Так отбыл, не развив познания свои, Я в Авиньон, — а там сбиралась той порою Рать короля Франсуа с австрийским Карлом к бою, И Орлеанского тут герцога я стал Пажом; впоследствии в Шотландию попал И в свите короля шотландского народа Я пробыл в Англии тогда три полных года. По возвращении меня вновь герцог взял, Но долго на корму подножном не держал, Послал во Фландрию, в Зеландию и снова В Шотландию, когда в конце пути морского Наш с Лассиньи корабль — немного б — и валы У брега Англии разбили б о скалы! И не могла три дня затихнуть буря злая, Нам градом и водой и громом угрожая, И, в безопасности достигнув берегов, Разбился в гавани корабль на сто кусков. Мы в порте. Убыли и не было б меж нами, Когда бы не судно, покрытое волнами, Да кладь, которая, разбита по частям, Носилась по ветру игрушкою волнам. Когда шестнадцать мне минуло, тогда же, В сороковом году, отправился с Баиф Я в Алеманью, с ним в соседстве изучив Мощь доблести; болезнь тогда-то, пав на ухо, Бог весть какой судьбой меня лишила слуха, И был так тягостен постигнувший недуг, Что от него хожу поныне полуглух. В апреле через год в Блуа Кассандры взоры Свершили надо мной Амура приговоры; То имя подлинно иль нет, — его следа На мраморе души не в силах смыть года. В то время, подойти желая к знанью ближе, Учеником Дора я сделался в Париже. В латинском, в греческом, и там-то началась Та дружественная впервые наша связь, Которая в душе моей хранима вечно, Как дружба и с Баиф, в ней будет бесконечна…

1

Женщина, несшая крестить новорожденного Ронсара, уронила его. — Прим. сост.

ПЕРВАЯ КНИГА ЛЮБВИ

Кассандра

ОБЕТ

Там, где кастальские струятся воды, И там, на склоне геликонских круч, Где под копытом конским хлынул ключ, Водил я, Сестры, с вами хороводы. То были дни ученья и свободы, И стих лился, раскован и певуч, Поэзии тогда блеснул мне луч, Святилищ ваших озаряя своды. Так пусть не медь, не бронза, не гранит, А этот купол вечный сохранит Слова мои, на сотни лет, быть может: «Одной богине верен был Ронсар, Свои стихи принес он музам в дар, А сердце на алтарь любви возложит!»

* * *

Кто хочет зреть, как Бог овладевает мною, Как осаждает он и как теснит в бою, Как, честь свою блюдя, он губит честь мою, Как леденит и жжет отравленной стрелою, Кто видел, как велит он юноше, герою Бесплодно заклинать избранницу свою, Пускай придет ко мне: стыда не утаю, Обиды сладостной от глаз чужих не скрою. И видевший поймет, как дух надменный слаб Пред яростным стрелком, как сердце — жалкий раб Трепещет, сражено его единым взглядом. И он поймет, зачем пою тому хвалу, Кто в грудь мою вонзил волшебную стрелу И опалил меня любви смертельным ядом.

* * *

Гранитный пик над голой крутизной, Глухих лесов дремучие громады, В горах поток, прорвавший все преграды, Провал, страшащий темной глубиной. Своим безлюдьем, мертвой тишиной Смиряют в сердце, алчущем прохлады, Любовный жар, палящий без пощады Мою весну, цветущий возраст мой. И, освежен, упав на мох зеленый, Беру портрет, на сердце утаенный, Бесценный дар, где кисти волшебством, О Денизо, сумел явить твой гений Всех чувств родник, источник всех томлений. Весь мир восторгов в образе живом.

* * *

Любя, кляну, дерзаю, но не смею, Из пламени преображаюсь в лед, Бегу назад, едва пройдя вперед, И наслаждаюсь мукою своею. Одно лишь горе бережно лелею, Спешу во тьму, как только свет блеснет, Насилья враг, терплю безмерный гнет, Гоню любовь — и сам иду за нею. Стремлюсь туда, где больше есть преград. Любя свободу, больше плену рад, Окончив путь, спешу начать сначала. Как Прометей, в страданьях жизнь влачу, И все же невозможного хочу, — Такой мне Парка жребий начертала.

* * *

«В твоих кудрях нежданный снег блеснет, В немного зим твой горький путь замкнется. От мук твоих надежда отвернется, На жизнь твою безмерный ляжет гнет, Ты не уйдешь из гибельных тенет, Моя любовь тебе не улыбнется, В ответ на стон твой сердце не забьется, Твои стихи потомок осмеет. Простишься ты с воздушными дворцами, Во гроб сойдешь, ославленный глупцами, Не тронув суд небесный и земной». Так предсказала нимфа мне мой жребий, И молния, свидетельствуя в небе, Пророчеством блеснула надо мной.

* * *

О, если бы, сверкая желтизной, Моей Кассандрой принят благосклонно, Я золотым дождем ей лился в лоно, Красавицу лаская в час ночной. О, если бы, одевшись белизной, Ее, как Бык, сошедший с небосклона, Умчал, когда присядет утомленно, Нарвав букет, она в тени лесной, О, если бы в томленье одиноком Я стал Нарциссом, а она — потоком. И я всю ночь купаться мог бы в нем. О, если б ночь не покидала неба, О, если бы не вспыхнул пламень Феба, Ее сменяя бесполезным днем!

* * *

Два карих глаза, ясных два топаза, Передо мной сверкают, как огни. Мои поработители они, Тюремщики мои, два карих глаза. Ослушаться не в силах их приказа. Их чары, наваждению сродни, Меня лишили разума. Одни Они — источник моего экстаза. Заполнили собой мечты и сны, Все мысли ими прочь оттеснены, И вдохновенье зажжено лишь ими. Свое перо я тонко застругал, — В честь этих глаз слагаю мадригал, Единственное прославляю имя.

* * *

Скорей погаснет в небе звездный хор И станет море каменной пустыней, Скорей не будет солнца в тверди синей, Не озарит луна земной простор, Скорей падут громады снежных гор, Мир обратится в хаос форм и линий, Чем назову я рыжую богиней Иль к синеокой преклоню мой взор. Я карих глаз живым огнем пылаю, Я серых глаз и видеть не желаю, Я враг смертельный золотых кудрей, Я и в гробу, холодный и безгласный, Не позабуду этот блеск прекрасный Двух карих глаз, двух солнц души моей.

* * *

Когда, как хмель, что, ветку обнимая, Скользит, влюбленный, вьется сквозь листы, Я погружаюсь в листья и цветы, Рукой обвив букет душистый мая, Когда, тревог томительных не зная, Ищу друзей, веселья, суеты, — В тебе разгадка, мне сияешь ты, Ты предо мной, мечта моя живая! Меня уносит к небу твой полет, Но дивный образ тенью промелькнет, Обманутая радость улетает, И, отсверкав, бежишь ты в пустоту, — Так молния сгорает на лету, Так облако в дыханье бури тает.

* * *

Всю боль, что я терплю в недуге потаенном, Стрелой любви пронзен, о Феб, изведал ты, Когда, в наш мир сойдя с лазурной высоты, У Ксанфа тихого грустил пред Илионом. Ты звуки льстивых струн вверял речным затонам, Зачаровал и лес, и воды, и цветы, Одной не победил надменной красоты, Не преклонил ее сердечной муки стоном. Но, видя скорбь твою, бледнел лесной цветок, Вскипал от слез твоих взволнованный поток, И в пенье птиц была твоей любви истома. Так этот бор грустит, когда брожу без сна, Так вторит имени желанному волна, Когда я жалуюсь Луару у Вандома.