Оазис человечности. Часть 3. Сладкий дым отечества
Шрифт:
Этрий о чем-то пространно рассуждал, и так долго, что Валерий, как ни болела у него голова, заинтересовался тирадой соратника:
– Ложь и вранье повсюду, – подытоживал Марк. Вино действовало на него, напротив, ободряюще, придавая выразительность и ясность мысли, как он сам считал. – Они становятся неизменными спутниками человека с самого рождения, сопровождая до самой смерти. Да и то, я не уверен, кто может быть свидетелем того, что все это там прекращается? Не является ли жизнь среди скорбных теней продолжением жалкого земного существования? Разве что тени безмолвны и не способны лгать – это единственное, что может, если и не стереть обман с лица земли или подземелья, то хотя бы – уменьшить его до терпимого. Терпимый обман! Здорово, не правда ли, друзья?!
Ни Валерий, ни Сервий не успели ответить: к ним подскочил мальчонка
– Неправда, неправда, неправда! Мечты у меня есть, и их вранье мне незнакомо – нет обмана в том, чего хочешь всей душой!
Все повернули изумленные лица в сторону мальчишки, что посмел возразить хозяину дома. И ожидали самого сурового наказания, что только может придумать недоброе сердце, но вместо этого дружно удивились: Марк Этрий благодушно засмеялся, и потрепав мальчугана за волосы, громко представил того:
– Знакомьтесь: будущая надежда и опора Рима, мой сын – Гней Этрий. Ему только восемь, хотя он выглядит гораздо старше; еще столько же – и он наденет чистую тогу полноправного гражданина Рима, – гордился Марк.
И еще раз потрепав того, снисходительно улыбаясь, заговорил, наставляя сына на путь истинный:
– Эх… Ты еще, Гней, летаешь где-то в облаках, все думаешь, что оживут те предания, которыми ты с детства грезишь… Но ты попал не в сказку – в жизнь; здесь тебе доведется испытать много горя и страданий, лишений и борьбы, забот и тревог… тяжелая она, жизнь. А ты паришь, как орел молодой, но помни о земле – тебе ее не побороть; и если поднимешься высоко, вдруг, когда совсем не будешь этого ожидать, со всего размаха как шлепнешься оземь! И твои мечты разобьются осколками несбывшихся надежд! Так что лучше – знай свое место в мире, и не лелей несбыточных идей! А твое место – на земле…
Мальчишка не стал дослушивать до конца, и его босые пятки замелькали по мраморному полу. А Марк, словно его сына здесь и не было, приманил к себе полуобнаженную юную танцовщицу, сорвал у нее с запястья нить с жемчугом и повелел ей плясать. Затем он снова обратился к соратникам:
– Как же я рад, что добродетель заняла первое место в состязании умов, что наше оружие – единство и бесстрашие, отвага и смелость, – разогнало тьму мучений, ожидавшую нас в случае поражения; такая месть врагов была бы тем печальнее и ужасней, чем заметно плачевней стало бы наше положение. Ты бы, Валерий, впустую потратил столько времени своей жизни на бесцельные предприятия; Эмилию наверняка пришлось бы метаться от друзей к врагам; ты знаешь, у него нет лидерских качеств; моей карьере мог бы и вовсе наступить конец – лишенный влияния, я лишился бы денег, а ты взгляни на эту невиданную роскошь: содержать одну только эту виллу мне обходится больших денег. И потом: заботы о семье, о дальних и близких родственниках, о толпищах слуг и просителей – без денег все это не доставляло бы мне удовольствия. Но удача сегодня нам сопутствовала! Закон – на нашей стороне, и всю его суровость познаем не мы, а наши противники – то будет ценный им урок, как не считаться с властью слова в Риме!
Он заметил, что его собеседники несколько приуныли, и решил подбодрить их:
– А давайте сходим в мою домашнюю купальню! Вы не видели всего ее великолепия, а на это стоит посмотреть: размеров она просто необъятных, многие из сенаторов нежатся в теплых парах, омываются горячей водой, освежаются холодной! Это удовольствие ни с чем не сравнимо! Пойдемте же скорее!
– Спасибо, Марк, тебе за все заботы и за беспокойство! Мы, может, и в самом деле примем твое приглашение, но несколько позже, – Валерий взглянул на Сервия: тот выразил согласие. – Мы еще не успели насладиться всеми прелестями твоего триклиния.
– Тогда я буду вас там ждать: присоединяйтесь не медля, когда насладитесь, – донеслись слова удаляющегося хозяина.
С минуту Валерий и Сервий сидели молча – никто из них не мог выразить того, что так беспокоило каждого.
Мимо мелькали, все более тускнея и сливаясь с беспроглядной тьмой за окнами, сенаторские одеяния, белые, пурпурные тоги, с длинными рукавами или без оных, с широкой или узкой полосой, расшитые орнаментом или без украшений, вишневые туники женщин (консерваторы такую окраску считали верхом неприличия), подпоясанные пестрыми поясами, с бахромой или без. Сновали слуги в набедренных
повязках, нескромно одетые танцовщицы, актеры в немыслимых балахонах и нарядах – все это неустанно носилось, шумело, разговаривало, пело.Валерий вглядывался в лица разлегшихся на ложах сенаторов и ужасался. Краской стыда покрывалось его невозмутимое лицо. После трехчасового обеда многие из них, насытившись, удовлетворив не только голод, но и само желание пищи, тем не менее, продолжали жадно запихивать в себя сочащиеся куски мяса и запивать вином. Оживали хищные личины людей, дремавшие при дневном свете. Некоторые едва ли не сразу возвращали съеденное обратно – на их склоненные и дергавшиеся головы Валерий не мог смотреть без отвращения. Другие же специально вызывали в себе рвоту, намереваясь перепробовать как можно больше блюд. Валерий отвернулся, хотелось забыться и не просыпаться до утра.
Факелы прожорливо полыхали. Отсветы огня неистово плясали на мраморном полу, отражались в серебре стен, заглядывали в чаши, захлебываясь в вине…
Стало темно и жутко. Ночь порождала тяжелые образы, и Валерий не мог отличить явь ото сна. Дикие химеры являлись в одурманенное вином сознание: то перед ним возникали побежденные сенаторы с поникшими головами, впереди них шествовал Фабий Аурент и Лукреций Карлескан, и последний могильным голосом возвещал: «Roma! Morituri te salutant!» 3 , то вдруг прибегал распаренный и довольный Марк Этрий, и, таща за волосы дерзкого сына, со слащавой улыбкой все подбадривал: «Rideamus, amici!» 4
3
Roma! Morituri te salutant! – (лат.) «Рим! Идущие на смерть приветствуют тебя!»
4
Rideamus, amici! – (лат.) «Будем смеяться, друзья!»
– Сервий! Мне хочется глотнуть свежего воздуха. Выйдем во двор, – обратился к другу Валерий, но того, к великому изумлению сенатора, не оказалось ни рядом, ни поблизости.
Лишь только в триклинии стих шум, многие заснули непробудным сном прямо на ложах, остальные направились в купальню, которую так превозносил щедрый хозяин. И все веселье, словно ветром, унесло туда же. Изнемогший от жутких образов, в поту, Валерий вышел из триклиния. Ночной воздух дыхнул на него упоительной свежестью, черная громада неба куталась в буром плаще подобном шерстяному: те же беспорядочно торчащие склоки, те же размазанные очертания. Только кое-где проглядывали жемчужные слезы – то белый свет далеких и редких звезд сиял и приносил утешение истерзанным сердцам.
Покрывало тьмы скрыло позор и страх, испуг и развращенность нравов, опустение того возвышенного источника, что зовется человеческой душой.
Губительный яд непристойных зрелищ остался под сладким медом роскошных стен. Но в эту пору о роскоши можно было только догадываться: они ничем не отличались ни от хилых стен лачуги, ни от кирпичной кладки самого заурядного римского дома – такие же темные грани, лишенные выразительности и ясности, что появляется с утра.
Вскоре все окончательно смолкло. Глубокая ночь похоронила в себе малейшие звуки. Ночь триумфа, как ненасытный вдох, поглотила последние силы. Тишина обрушилась неотвратимо.
Глава II. Знак бесконечности
«Умный человек видит перед собой неизмеримую
область возможного, глупец же считает
возможным только то, что есть»
Ф.Ларошфуко
Из-под наполовину отдернутых занавесок лукаво и задорно выглядывал огненный венец. Благодатно лились золотые лучи, разгоняя мрак, и комната поражала своим красивым убранством: она была усеяна дарами весны – нежным миртом, зелеными ветвями ели, благоухающими розами. Дивный аромат незримо витал в воздухе спальни; спать было так сладко, что только звонкие трели птиц, доносившиеся из открытого окна, разбудили Аврору. Она приоткрыла сонные глаза небесной красоты, и незнакомая обстановка сразу удивила ее. Девушка только приподнялась на локтях, чтобы получше осмотреться, как сбоку раздался мягкий женский голос: