Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Дзуня. Украинские граждане!

Помыкевич. Получился бы неплохой стишок... Не прав­да ли, отец депутат?

Румега. Сегодня как-то не очень говорит моей душе поэзия. И вообще эта поэзия... Мне не до нее с моим здоровьем...

Помыкевич. Как раз сегодня, отче, мы имели бы осно­вание предположить что-то совсем другое-

Пауза. Поп достает из кармана кошелек.

Румега. Я как раз пришел к вам...

Дзуня. Не беспокойтесь, отец...

Помыкевич(прячет кошелек обратно в поповский кар­ман). От-ч-че, не волнуйтесь!

Пауза.

Румега. Я... я совсем не волнуюсь. Кто вам сказал?.. Неужели, по-вашему, я должен волноваться?

Дзуня. Вы считаете, меценат, что у всечестнейшего при подписании завещания задрожит перо в руке? Если так, то вы слишком низко цените великодушность и непоколебимость при­мерного пастыря и гражданина.

Помыкевич. Простите, отец депутат! Никогда я в этом не сомневался.

Пауза.

Румега. Вы очень скромны, но простите, господа, через полчаса мой поезд отходит.

Помыкевич. А вы подож-ж-ждите-ка, отец депутат!

Румега. К великому сожалению, я должен ехать. Вы же сами знаете, что мое здоровье да еще депутатские обязанности...

Дзуня. Неужели, отец депутат, депутатские обязанности позволят вам забыть про обязанности не менее важные и неот­ложные?

Отец Румега вздыхает.

Помыкевич. Вы плохо спали, отче депутат?

Румега. Напротив, совсем хорошо выспался, меценат, но с моим здоровьем этого мало... Итак, простите! (Встает.)

Помыкевич. Вы со своей стороны, отч-ч-че депутат, простите, ч-ч-что мы вас сюда пригласили, однако это вызвано весьма важными обстоятельствами.

Румега. Неужели нельзя отложить дело хотя бы из-за моего здоровья?

Помыкевич. Мы позаботились, отец депутат, чтобы это дело не отняло у вас много времени. Пане товарищ!

Дзуня достает из портфеля бумагу.

Видите ли, речь идет только о подписи, отец депутат!

Дзуня. О королевском жесте, о котором будет широко писать даже вражеская пресса, отец депутат!

Отец Румега берет бумагу в руки, читает и садится.

Румега. Я... я... теперь не смогу подписать, господа. Вы же сами видите, господа, как у меня трясутся руки сегодня.

Помыкевич. Вот и подпишите, отче. Скажите себе: «пропало», и руки перестанут дрожать.

Дзуня. И тогда от гордости начнет трепетать сердце, отец.

Румега. Оно у меня уже трепещет. Я должен безотлага­тельно на воздух, господа, и...

Помыкевич. Пане товарищ! Откройте окна!

Дзуня открывает окна. Пауза.

Румега. Мне нужно на поезд, господа!..

Дзуня. Перо новое, отец, и подписание не отнимет у вас и четверти минуты.

Помыкевич. Даже и четверти минуты не отнимет, отче депутат!

Румега. Размышляя сегодняшней ночью, я пришел к глу­бокому убеждению, что я обязан как украинский гражданин отдать свое кровью нажитое добро всему народу, господа.

Помыкевич. Простите, от-ч-че, если только в чьих-либо головах появится сомнение в том, сегодняшней ли ночью вы имели время и возможность так глубоко и так патриотически думать...

Дзуня. Мы даже располагаем точными доказательствами того, что у вас действительно не хватало времени для этого...

Румега. Я вас не понимаю...

Дзуня. Успокойтесь, сейчас поймете, отец. (Передает ему снимок.)

Поп рассматривает его, моргает глазами и быстро прячет в карман. Тогда Помыкевич и Дзуня одновременно показывают новые снимки.

Румега вытирает пот со лба.

Румега. Вы очень нетерпеливы, господа...

Помыкевич. Всевышний нам дарует, ибо все это для сиротки, для ее блага...

Румега. Но я ведь еще живу, господа!..

Помыкевич. Мы и это учли, отче депутат!

Дзуня. Как ревностные католики мы считались с возмож­ностью чуда и признали в соответствии с этим поместить в за­вещании примечание, что только в том случае наследство пере­ходит к Лесе, если у вас перед вашей смертью не будет закон­ного потомства.

Румега. А не думаете ли вы, господа, что все это мы де­лаем немного наспех?..

Пауза.

Господа!!!

«Господа» снова показывают ему снимки.

Румега. Дайте перо!.. (Подписывает.)

Дзуня. Для пользы сироты яснее пишите, отец!

Помыкевич. Особенно фамилию, отче!

Дзуня. Так!

Помыкевич. Ч-чудесно!

Дзуня. А теперь позвольте, отец депутат, поздравить вас с деянием, при упоминании о котором все украинские сердца будут иметь право биться с гордостью. (Берет бумагу и вы­ходит из канцелярии.)

Помыкевич. Позвольте и мне, отец депутат, сказать...

Румега. Благодарю, вы очень вежливы. (Встает.) Мое...

Помыкевич. К поезду вы уже опоздали, отче, так ч-ч-что вам незачем так сильно спешить. Тем более ч-ч-что у меня к вам маленькое дельце.

Румега. Даже очень благодарен вам, да вот видите,— под моей кожей снова воскресла огромная муха. Еще одно такое маленькое дельце, и в левом боку у меня снова начнет плескаться.

Помыкевич. Вот поэтому-то, чтобы не начало плескать­ся и чтобы безапелляционно издохла исполинская муха, я хотел вам кое-что предложить, отец депутат.

Румега. Вы очень учтивы, меценат, но это уже в дру­гой раз.

Помыкевич. Поч-ч-чему, отче, в другой раз? Почему не сегодня?

Румега. Прощайте, меценат. Некогда мне с вами... (Идет к дверям.)

Помыкевич преграждает ему дорогу и показывает снимок. Румега садится.

Если ваше дело не требует много времени, говорите, меценат.

Помыкевич. Думаю, что вы сразу поймете, отче, ваши собственные интересы и пользу для народа.

Румега (встает). Уже у меня какая-то гадость плещется в боку...

Помыкевич. Вы поняли, в чем дело?