Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Андрей. Сколько всего подписей у нас на сегодня?

Дуда. Восемьсот девяносто три, не считая нас троих и (по­казывает головой) Анны Робчук.

Андрей. Восемьсот девяности три! Друг мой, ведь это почти половина лагеря! (Хлопнул Дуду по спине.) А вчера не было и пятисот. Браво, ребята! Вот это работа! Расцеловал бы вас!

Мальцев. Эх, мне бы только отца в живых застать! Люблю старика...

Андрей. Не горюй, Жорка. Успеет еще твой папаша и не раз и не два подзатыльниками тебя угостить.

Мальцев(мечтательно). Эх!..

Андрей. Список у тебя, Дуда?

Мальцев (с гордостью ударяет себя в грудь). Нет, у меня он, товарищ Андрей.

Андрей. Давай, давай!..

Мальцев, оглянувшись, передает Андрею конверт, и тот прячет его на груди.

Ну, ребята! Завтра утром надо ехать в Мюнхен.

Дуда. Как же так? А остальные подписи?

Андрей. Пока хватит и этого. Остальные смогут при­соединиться, когда приедет сюда миссия. У нас нет времени, дорога каждая минута. Надо ожидать, что не только Кучеров и Цупович бросят против нас все свои силы. Петерсон тоже не будет дремать. Ближайший поезд завтра в шесть утра.

Дуда. Я повезу список.

Мальцев. А чем я хуже тебя!

Андрей (подняв руку). Тихо! По-моему, я лучше справ­люсь. Меня здесь почти не знают и, кроме того, опыт — великое дело. Я уже прошел сквозь огонь и воду. Ну, согласны?

Пауза.

Мальцев (протягивает ему руку). Когда нам ждать вас?

Андрей. Не знаю. Хотелось бы приехать одновременно с нашими офицерами. Только смотрите, ребята, чтоб не повтори­лась позорная история, как в прошлый раз, когда от имени пере­мещенных с членами комиссии говорили Белин, Цупович и им подобные горлохваты из ихней шайки! Американские власти теперь так же одних будут терроризировать, а другим постара­ются зажать рот консервами. Мы не должны допустить до этого! Когда наши офицеры прибудут сюда, чтоб все наши были на местах. А то американцы опять вышлют всех за город на работы. Итак, помни, Дуда, ты должен обеспечить охрану членов миссии от провокаторов. Ваши заместители?

Дуда. Гойдан и Марцеляк.

Андрей. Это, братцы, может, и не большое, но святое дело. Оно достойно того, чтоб за него стоять насмерть. Цуповичам, белиным и петерсонам не обасурманить нашего брата. Будет нам тяжело, трудно будет: от них можно всего ожидать. (Встает.) Но не забывайте никогда, ни на минуту, что мы — сыны самой сильной и величественной державы в мире. А теперь, ребята, желаю успеха. Если что случится в лагере, приходите, я еще вечером буду здесь. Только сегодня со мной больше не встре­чайтесь, что понадобится, скажите Анне.

Дуда и Мальцев встают. Андрей пожимает им руки. Мальцев дает Андрею пачку сигарет.

Спасибо, Жорка!

Дуда (горячо). Счастливого, счастливого пути вам!..

Андрей (улыбнулся). Счастливого? А ну, постойте, по­слушаем еще раз! (Подходит к музыкальному ящику.) Может, удастся заставить этот проклятый шкаф сыграть песню до конца. Внимание, ребята! (Опускает в ящик монету.)

Звучит уже знакомая нам мелодия, но на середине опять обрывается.

Пауза.

А жаль! Хороший романс!

Фрау Мильх (задетая). Это не романс. Это религиозная песня Франца Шуберта.

Андрей. Религиозная? Странно и невероятно, разве можно так хорошо петь о том, чего нет. А я для этой песни даже наз­вание придумал — «Прощание»...

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Помещение американской военной контрразведки. Стены увешаны рисун­ками полуобнаженных женщин. Слева, в нише, железная кровать, по­крытая темно-зеленым военным одеялом. Ближе к зрителям — некраше­ный письменный стол с телефоном, над ним прибиты на стене два скрещенных небольших американских флага. Рядом со столом у сте­ны — сейф, на котором стоит большой позолоченный бюст Гете с амери­канской военной каской на голове. В комнате несколько стульев разных стилей. За столом мягкое зеленое кресло в стиле Видермаер. У окна на столе радиоприемник. При поднятии занавеса стол придвинут к постели. Бентли и Норма прибивают над нишей темно-синий транспарант с белыми елками, серебряными звездами и с надписью: «Мери кристмас».

Норма (с гвоздиками в зубах). Выше, немножечко выше, Эдвин. Так, довольно. Дай молоток! (Прибивает.) И вот здесь.

Бентли. Все! Браво! Еще небольшая елочка — и праздник готов. (Спрыгивает со стола и смотрит издали.) Норма. Ну, как?

Бентли. Погоди! Гм... В колледже я делал такие штучки куда лучше.

Норма(вздыхая). За эти годы многое изменилось... Бентли. Чуть-чуть криво!(Достает из кармана клещи и, ловко вскочив на стол, выдергивает из одного конца транспа­ранта гвозди.) Что именно изменилось?

Норма. Ну... Тетушка Руфь бросила нюхать табак, а твой отец больше уже не говорит мне «Норма», а «мисс Норма». Представляю себе его гнев, когда он узнает, что я ради тебя решила покинуть Америку.

Бентли. Да... Только я подержу, а ты сойди со стула, я передвину его сюда. Вот так. Теперь влезай.

Норма прибивает гвоздик с правой стороны.

Он перестал даже переписываться со мной. Видно, качество его отцовской любви не выше качества шоколада в его мага­зине.

Норма. Ой, стукнула по пальцам! Бентли. Подожди минутку! Том!

В полуоткрытую дверь пролезает каска и дуло автомата. К губам солдата прилипла погасшая сигарета.

У вас там должен быть молоток побольше.

Голова исчезает.

Норма. Насколько я знаю, твой отец хотел и мог освобо­дить тебя из армии.

Бентли. Да, только я этого не хотел. Норма. Тебя очаровали (показывает молотком на рисун­ки)... эти фрейлейн?

Бентли (пожимая плечами). Это, Норма, мои последние натурщицы.

Норма. Последние... Бентли. Я больше писать не буду. Норма. Эдвин! При твоих способностях... Бентли. В том-то и дело, что их у меня нет. Я, наконец, понял это и отказался от почетного звания дилетанта. «Все или ничего», говоря словами одного из героев Ибсена. Иначе говоря, я слишком люблю искусство, чтоб опошлять его знакомством с моей особой.

Голова опять появилась в дверях. Том, целясь, бросает молоток прямо в руки Бентли и опять исчезает.

Лучше уж работать помощником непризнанного Шерлока Холмса в лице этого буйвола Петерсона. (Подает молоток Норме.)

Норма (осторожно забивает гвоздик). Не забудь, Эдвин, что я бросила в Нью-Блекгерсте одинокую мать.

Бентли (целует Норму в щеку). Люблю тебя, как и когда- то любил.

Норма. Тем более не понимаю, почему ты не хотел вернуть­ся домой.

Бентли. Ты слишком много требуешь от меня, крошка. Добровольно удрать от одуряющей американской скуки за тем, чтобы немного спустя так же добровольно броситься в ее объя­тия? Нет, лучше уж охотиться за скальпами в джунглях и прериях послевоенной Европы! Здесь по крайней мере без особых пре­пятствий можно возрождать романтические традиции наших предков той золотой эпохи, когда они даже не предчувствовали, что их ждет карьера лавочника.