Оберег

– Ах, да...
– спохватился Руслан.
– Вакула, вот доблестнейший богатырь земли Русской, Лешак, поповский сын. Он ведет на Русь девок из лихого полона. Надо бы на постой их определить.

Вакула, слегка обалдевший от нашествия столь могучих богатырей - Руслана он видел в деле, а о Лешаке вся земля слухами полнилась, - не нашелся, чего сказать, только коротко кивнул и пошел все устраивать.

После полудня справили тризну по погибшим родичам, и, чтобы долго не горевать, тут же закатили пир горой в честь богатырей, княжьей дочки и освобожденных полонянок. Стол ломился от снеди, произносились бесчисленные здравицы. Руслан, сознающий слабость своего тела, на мед-пиво особо не налегал, уделяя больше внимания жареным гусям да поросятам с хреном, но к вечеру от количества съеденного слегка осоловел. Лешак же ел-пил так, будто голодал по меньшей мере седмицу, при этом аппетит его не убывал и не пьянел богатырь совершенно. Девки раскраснелись, словно только что осознали свою свободу делать все, что душе угодно, некоторые смущенно заулыбались, а иные во всю строили глазки местным парням.

Близилась теплая, душистая короткая летняя ночь. Длинный стол уже наполовину опустел - блюд осталось четверть против того, что было сначала, а многие пировавшие расползлись спать по домам. Лешак с Русланом наперебой рассказывали друг другу свои приключения за последние полгода, не забывая где надо приврать для красного словца. Мила слушала обоих с широко раскрытыми глазами: как, оказывается, много всего произошло с ее возлюбленным после их последней встречи! Еще она отметила, что и Руслан, и Лешак привирают как-то по-странному: Руслан явно сочинял описания всяких чудес, происходивших вокруг него, навроде говорящей козы в горах Таврики, или трехголового змея, на котором они с Молчаном улетели с гор от землетряски. Лешак же явно преуменьшал собственные заслуги: " иду я как-то Корсуньским трактом, глядь: трое печенегов купчишку забижают..." и так далее в том же роде. Хотя ясно было, что попович рубился с гораздо большим числом врагов - где это видано, чтобы печенеги по трое нападали? Они обычно меньше, чем десятком на разбой не ходят. И хотя хорош и пригож собою весьма был Лешак, несмотря на возраст ( ему было едва ли не в два раза больше лет, чем Руслану), не было для Милы во всем мире человека краше и доблестнее, чем Руслан.

К полуночи собрались было расходиться на отдых, но тут снова произошло непредвиденное: земля заходила ходуном, послышался приближающийся громоподобный конский топот. Остававшиеся за столом переглянулись, Лешак побледнел.

– Ва... Ва-ва... Ва-ва-ку-кулла - дрожащим голосом позвал он.
– Спрячь меня скорее, ради всех богов! И вообще, меня тут нету и не было никогда!

Руслан посмотрел на старшего товарища с неподдельным удивлением:

– Лешак, ты чего? Перепил с отвычки, что ли? Сейчас мечи возьмем, встретим ночного гостя честь по чести...

Попович посмотрел на него, как на умалишенного.

– Ты спятил?! Это же Муромец! Узрит, что я не на заставе, сначала морду набьет, потом только разбираться станет...

– Авось не набьет... Да и прятаться тебе уже поздно: вот он, Илья, уже въезжает.

– Тебе-то что...

Сам огромный, на черном, как уголь битюге, Илья Жидовин по прозвищу Муромец влетел в весь. Осадил конем перед столом, огляделся. Хмыкнул, спешился.

– Исполать, люди добрые.
– буркнул неприветливо.

– Исполать и тебе, славный богатырь.
– первым отозвался войт Вакула. Добро пожаловать, просим за стол, откушай, чем богаты. Я - Вакула, войт здешний.

– Благодарень.
– ответствовал Муромец, садясь за стол рядом с бледным, как смерть, Лешаком, и придвигая к себе блюдо с четвертью теленка. Некоторое время Илья просто молча ел, не обращая ни малейшего внимания на замогильную тишину, повисшую над столом. Умяв достаточное, по его разумению, количество мяса, Илья выхлебал ковш пива, в который не менее половины ведра вошло, и обратился к Лешаку:

– Уж не болен ли ты, Лешак?

– Нет, нет, Илюша, что ты, здоров, аки бык.

– Нда? А чой-то ты бледный такой? И молчишь все время? Даже странно.

– Да... не спал давно, как раз почивать собирался, а тут вдруг и ты приехал.

– А скажи-ка ты мне, Лешак, - задушевно начал Илья, придвигая к себе заботливо наполненный кем-то ковш, - а что это ты тут, в дне пути от Киева, делаешь? Что не на заставе?
– привыкший к долгому бессонному пути Илья "днем" величал время от рассвета до рассвета, либо от заката до заката.

Лешак уже вполне пришел в себя. Видя, что старшой, не отличающийся, в общем-то, кротким нравом, сразу морду бить не стал, а выясняет, что да как, он приободрился. Уговорить Муромца он всегда умел, грозный богатырь не поспевал за быстрой мыслью Лешака.

– Так вот, Илья, докладаю: на заставе я был, тебя с Добрыней поджидал, а тако же и ворогов всяких. Когда ни вы, ни вороги ко мне по неясным причинам не явились, пошел я искать подвигов на свою голову да земле нашей на славу. И пришел я тогда в степи печенежские...

– Рехнулся совсем, что ли? Жить надоело?! Один - к печенегам?

– Не перебивай. Я ж не напролом, а тихонько, осторожненько, еду так. Посматриваю, чего полезного свершить бы. Ну, и на восьмой день отыскал я в тех степях...

– Кучу печенегов.
– уверенно закончил Муромец.
– Одного не пойму, как же это ты жив остался?

Лешак, собиравшийся было рассказать правду, обиделся и принялся врать.

– Нет, не печенегов я там отыскал, Илюша. А нашел я там змия о семи головах, злобного не менее печенежской полутысячи. Долго бился я с ним, почитай, три дня и три ночи прошло к тому моменту, когда последняя голова этого чудища скатилась в сухой овраг. Утомился я сильно! Еще три дня и три ночи отсыпался после такого. А пробудился от того, что трясли меня немилосердно, да слезами горючими поливали. Открываю глаза, смотрю - мать честная! Девки!

Муромец недоверчиво хмыкнул:

– Врешь, небось, как обычно?

– Да ящер меня пронеси, коли вру!
– выпучив глаза, с жаром воскликнул Попович.
– Оказывается, змей тот до девок вельми охоч был, и натаскал он их к себе в пещеру много. Тут девки, значит, видят, что чудище домой не вертается, вылазят на свет божий - глядь, змей без голов кверху лапами валяется, а поодаль удалой молодец, - чуть поклонился Лешак, - без движения лежит. И давай они тогда меня оплакивать, слезы проливать. Ну а когда уж я проснулся, то-то радости было! И повел я их тогда по домам, пока в этой веси, где мы ночевать собрались, тебя не повстречали.

– Все наврал.
– проворчал Илья.
– Пещеру какую-то в степи отыскал со змеем многоголовым...Ну, и где они, эти твои девки?

– Да вот же они сидят!
– пожав плечами, показал Лешак на левую сторону стола.
– Только поболее их, вообще-то. Наверное, половина спать разбежалась.

Илья покачал головой, потом кивнул, крякнул, поднялся. Заметил, наконец, Руслана. Молодой богатырь за все это время не проронил ни слова. Теперь поклонился.

– Здрав будь, Илья-богатырь.

– И тебе не хворать.
– буркнул Муромец.
– Из младшей, что ль, дружины? Как звать?

– Руслан.

– Руслан, Руслан... Где-то слышал. А! Не за тебя ли Владимир наш князь дочку свою просватал?

Руслан потупил взор, но тут вмешалась Мила.

– За него, за него. А я та самая дочка и есть. Милой меня кличут.

Муромец посмотрел на нее внимательно и медленно сел на место. Осушил еще один ковш, помотал головой.

– Ничего не понимаю! А ты-то, княжна, как здесь оказалась?