Обезьяны

Взгляни на эти изображения Саймон Дайкс, у него бы сложилось именно такое впечатление, но Буснер был врач и за пеленой художественных ассоциаций видел в радиоизотопных томограммах источник информации о болезни, и его наметанный глаз не упустил из виду контраст между тусклыми, подавленными цветами в левом полушарии мозга и яркими, пылающими очагами красного, желтого и оранжевого в правом.

– «Грунннн-грунннн», – заурчал Буснер, перебирая снимки. – «Груннн» посмотри-ка сюда, Джейн, – это явно коррелирует с поведением Дайкса, хотя, конечно, не объясняет его. Я надеюсь, ты сделала ему электроэнцефалограмму?

– Разумеется, результаты вот в этой папке, – отзначила Джейн и подвинула нужную папку ближе к Буснеру.

– «ХууууГрааа» вот, именно этого я и ожидал. Смотри, здесь мощный всплеск электрической активности в правом полушарии. Он, конечно, встречается у всех обезьян, но важно другое – то, что мы одновременно наблюдаем в левом полушарии, а оно жутко подавлено, почти никакой активности. Это объясняет, почему он так неуклюже двигается, а заодно, возможно, почему у него такие странные галлюцинации. Симптоматическая картина в целом похожа на ту, которая встречается при мультиинфарктной деменции, [98] хотя отнюдь не только при ней «хууууу». С другой стороны, эти участки с повышенной интенсивностью сигнала, мы видим, что они этаким ковром покрывают весь центральный отдел коры, но если смотреть на резонансную томограмму, получается, что его мозг буквально нашпигован ими, не только кора, а весь мозг целиком «хууууу»?

98

Мультиинфарктная деменция – вид слабоумия при атеросклерозе, характеризуется наличием в сосудах головного мозга множественных участков омертвения (инфарктов), возникающих в результате недостаточного кровоснабжения.

– Но ты же не хочешь показать, Зак, что это микроопухоли, правда «хуууу»?

– Верно подмечено «чапп-чапп». Жидкости в опухолях дают участки других цветов, но, с другой стороны, эти участки однозначно не твердые. Нет, я не думаю, что тут у нас опухоли или кисты, но на томограмме точно есть тени; возможно, их дают микрорубцы или какие-то подобные микроповреждения. Вот что, дай-ка мне снова резонансные срезы.

Пока Буснер изучал томограммы, Джейн Боуэн сконцентрировалась на рентгеновских снимках, и почти сразу же настал ее через возгласить «ХууууГраааа!». Все сидевшие поблизости шимпанзе подняли головы на уханье.

– Тише, тише, Джейн! – отчаянно зажестикулировал Буснер. – Нам совершенно ни к чему, чтобы на наши картинки сбежалась смотреть вся больница «враааа»! – Тут ему как раз пришлось отогнать пару любопытных, которые почти успели уткнуться носами в разложенные на столе материалы. – Так, что у тебя тут «хууууу»?

– Вот, посмотри, это поперечный снимок головы Дайкса. Обрати внимание на челюсти.

Буснер поднял черную пластину к залитому солнцем окну – словно забыл, как сам только что просил Джейн этого не делать, – и посмотрел его на просвет. Некий фривольно настроенный хирург, которому случилось проходить метрах в пяти от их стола, имел достаточно времени, чтобы хорошенько разглядеть снимок, и возбудился не меньше Боуэн, взорвавшись громким, гулким смехом и клацая челюстями на всю столовую:

– «Х-хии-хиии-хиии-клак-клак» что же нам ждать от вас в следующий раз, Буснер «хууууу»! Подумать только, психиатр завел себе человека! И зачем он вам – на поводке водить?

Буснер даже не подумал реагировать на насмешку. Он положил снимок обратно на стол и застучал по лапе коллеги:

– Или я слепой, Джейн, или у него нет обезьяньей полки [99] «хууууу»!

– Зак, ты сам знаешь, со зрением у тебя все в порядке. Обезьяньей полки у него нет.

99

Обезьянья полка – деталь анатомии шимпанзе, одно из главных отличий шимпанзе от человека. Представляет собой мощное полкообразное утолщение кости в самой передней части нижней челюсти с внутренней стороны. У человека, напротив, в этом месте есть лишь сравнительно небольшой нарост и тот с внешней стороны.

– Может, это следствие какой-то травмы «хуууу»?

– Едва ли.

– Так что же, врожденный дефект «хууууу»?

– Не исключено.

– А может, он все-таки в самом деле человек?!!

…рассмотрение вопроса о том, почему Дайкс считает себя вправе издеваться над совестью – не показывая уже о желудках – публики, выползает за рамки данной рецензии, и все же в его картинах есть что-то одновременно грубое и своекорыстное, из-за чего их никак нельзя назвать подлинными произведениями искусства – это просто карикатуры…

…Дайкс, чья картина «Мир медведей» произвела такой фурор, когда год назад ее купила для постоянной экспозиции Галерея Тейта, на сей раз разочаровывает, представив на суд зрителя безобразную серию поделок, беззастенчиво играющих на чувствах шимпанзе. Отставив в сторону извращенный формализм своих прежних, более, так показать, скульптурных работ, он предлагает нам нечто вроде формализованного извращения…

…объятый пламенем детеныш в центре картины, несомненно, представляет собой форменное издевательство над страданиями реальных шимпанзе, которым выпало несчастье стать жертвами самой ужасной транспортной катастрофы за всю историю Лондона. Мы не намерены обсуждать, по какому праву Дайкс позволяет себе такие вещи…

…живописца на вернисаже не было, зато в галерее вопили и спаривались достопочтенные критики и прочие представители художественного мира. Ненадолго заглянула и Сара Пизенхьюм, самка Дайкса, но ее немедленно увел от нас Тони Фиджис и его компания…

…вызвали интерес, на какой, вероятно, не стоило рассчитывать, если бы не внезапное исчезновение самого художника, который, по слухам, окончательно сошел с ума буквально за неделю до вернисажа…

…он псих – и теперь она не знает, куда податься, господа. Ее мозоль набухла так, что стала больше головы, не удивительно, что в последнюю не причетверенькала мысль отвергнуть «конструктивную» помощь известного художника-перформансиста Кена Брейтуэйта. После закрытого просмотра парочку видели в клубе «Силинк», и нырнули они, как показывается, ниже обычного…

Означенный псих тщательно собрал разложенные на сером больничном покрывале бумажки и принялся делать из них шар, аккуратно оборачивая листки вокруг центрального катышка, в который превратилась первая рецензия. Хотя прочитанное вывело художника из себя и привело в замешательство, от Саймона не укрылось, что сейчас пальцы слушаются его куда лучше и реагируют на команды куда быстрее, чем с первого дня болезни и до самого сегодняшнего утра. Это ли не повод для веселья.

Он наблюдал за пальцами, пока те мяли и рвали бумагу. До сих пор он не замечал, как обильно покрыты шерстью тыльные стороны его ладоней, а равно и бедра. Что это – возраст или побочные эффекты лекарств, которыми его здесь пичкают? Макака по обозначению Боуэн показала, что ему больше не дают прозак, но Саймон не верил, что сей факт сказался на его психическом состоянии – если только не считать, что вывернутый наизнанку мир возник в его воображении именно по причине отмены препарата. Художник злобно заклацал зубами, запустил клубок газетных вырезок куда подальше, не проследив даже за его полетом, свернулся калачиком в гнезде и начал кататься по нему туда-сюда, туда-сюда.

Нет, какие-то вещи упорно отказывались меняться. Допустим, миром правят обезьяны; допустим, я нахожусь на своего рода «планете обезьян», но от этого добрая половина означенных обезьян не перестали быть вонючими, мерзкими подонками, газетными поденщиками, нет, помоечниками. Мерзкие, отвратительные журнашлюхи. Саймон не просто негодовал – он чувствовал, как ненависть и отвращение к этим отбросам общества разъедают ему кишечник, словно туда, как в автомобильный аккумулятор, залили кислоты, и сие чувство привязало его, приковало к миру, который он теперь видел вокруг себя, да так прочно, как не сумел бы ни один психиатр – хоть человек, хоть шимпанзе.

Саймон стонал, хватался за задние лапы. Интересно, кто теперь изображен на его картинах – обезьяны? Что, теперь на его холстах горят, истекают кровью и разбиваются вдребезги обезьяны? Неужели это правда? И Сара, что они там написали про Сару и Кена Брейтуэйта, неужели это тоже правда? Почему же я не ревную? Пока она была человеком, я хотел, чтобы ее тело принадлежало только мне, мне одному. Хотел, чтобы я один мог наслаждаться ее гладкой кожей, чтобы я один мог входить в ее влажную пещеру, исторгать из нее стоны. А теперь образ чьего-то смазанного члена, входящего в нее…

…сон. Я выхожу из нее. Исторгаюсь из нее. Она сидела на дереве. Как птица. Грызла нить, связывавшую нас. Пыталась перекусить ее острыми клыками. Во сне она была шимпанзе. Да-да, во сне она была шимпанзе.

Уотли и Прыгун поедали салаты в «Кафе-Руж», что через дорогу от больницы. Прыгун имел теперь полное право находиться в психиатрическом отделении, и шимпанзе решили, что прятаться им больше ни к чему. Прыгун запустил пальцы в горы руколы и радиккио, а затем показал из этого «куста»:

– У меня есть для вас кое-что любопытное, доктор Уотли «грррннн».

– «Хххууу» да неужто? – отзначил консультант над валом из авокадо. – Знаешь, Прыгун, мне совершенно нелюбопытно заключать с тобой союз, если он не имеет шансов принести результаты, причем немедленные. «Аааааааа!» – Уотли отвлекся, приухивая официанта.

– «Ххууу»? Все в порядке, джентльсамцы? – спросил официант в белом фартуке, белой сорочке с яркими красными пуговицами и с зачесанной вперед и выкрашенной в рыжий цвет шерстью на голове. Уотли и Прыгун смерили его взглядами, полными нескрываемого презрения.