Обезьяны

– В целом все путем, – показал Уотли, – однако, по-моему, я заказывал чесночный хлеб «уч-уч-хууууу»?

– Он немедленно будет у вас на столе, сэр.

Официант ускакал на кухню, по пути наскочив на коллегу; опытные шимпанзе исполнили нечто вроде акробатического трюка, который окружающим представился как скоростное мельтешение чего-то черного и волосатого, и продолжили ползти своей дорогой, ничего не уронив и не расплескав. Уотли рыкнул, опустил глаза к салату и обнаружил, что тот успели приправить блестящей папкой, в каких носят официальные отчеты и другие бумаги подобного рода.

– И что это у нас такое, Прыгун «хуууу»? – Уотли рассмотрел папку повнимательнее, затем схватил ее и принялся чесать себе темя острым пластиковым углом.

– Будьте так добры, прочитайте, что там внутри, – отзначил Прыгун. – Я уверен, вы найдете содержимое весьма интересным и донельзя конкретным.

В кабинете Джейн Боуэн раздался звонок. Старшая по отделению сняла трубку, ухал Джордж Левинсон:

– «ХууууГрааа» доктор Боуэн, как вы сегодня «хуууу»? – Даже с такого расстояния Джейн определила, что у Левинсона тяжелейшее похмелье. Спортивные очки от солнца едва держатся на высоком носу, длинные коричневые бакенбарды чем-то перепачканы, видимо еще не отмытыми последствиями вчерашнего буйства.

– «ХууууГраааа» неплохо, неплохо, спасибо, мистер Левинсон.

– Как вам выставка «хуууу»?

– Ничего, ничего… хотя, призначусь, просмотры такого рода – не мое.

– Я бы «уч-уч» показал, что мероприятие прошло довольно нетипично. Полагаю, вы застали пару-другую из развязавшихся потасовок «хуууу»?

– Видела, как начиналась одна из них. Причетверенькали ли в конце концов дерущиеся к единому мнению?

– «Уч-уч» боюсь, не совсем. Покажите мне, Саймон видел сегодняшние газеты «хуууу»? – Левинсон нервно затеребил шерсть на бакенбардах, будто у него на подбородке рос сам художник и он решил его почистить.

– Полагаю, он их как раз изучает. Кстати, утро у нас прошло весьма успешно. Мы убедили его покинуть палату и провели необходимые обследования…

– И «хуууу»?

– «Хуууугрррннн».

– Доктор Боуэн «хууууу»?

– «Хуууугрррннн» боюсь, мистер Левинсон, я не вправе сейчас показывать вам об их результатах, – надеюсь, вы меня поймете.

Боуэн надеялась, что Левинсон отступит, точно зная, что надежды тщетны. Некоторое время галерист разглядывал ее сквозь солнцезащитные очки. Но Джейн, даже не видя его глаз, знала, что в данный момент они представляют собой паутину красных набухших сосудов.

В конце концов он поднял лапы:

– Дело в том, что…

– Я внимательно слежу за вашими жестами, – оборвала его Боуэн.

– Дело в том, что, как вы знаете, экс-первая самка Саймона не намерена сколько-нибудь эффективно его защищать, да и вообще принимать участие в его судьбе…

– «Уч-уч» а вот вы, наоборот, намерены «хуууу»?

– Я же его союзник… Я жестикулировал с его адвокатом. Если высобираетесь… как показывается, госпитализировать Саймона перманентно, то мы имеем право выступить от его имени, так как назначены его душеприказчиками и можем его представлять…

– Вы намерены возражать против длительной госпитализации «хуууу»?

– «Хуууу» не знаю, доктор Боуэн. Поймите, я вовсе не хочу спорить с вами, вы лучше меня понимаете, что нужно делать с Саймоном, я считаю вас самым мудрым, самым милостивым, самым восхитительно проницательным психиатром. На вашу лучезарную задницу я готов смотреть часами… Особенно теперь, когда к вам присоединился именитейший из врачей, сам доктор Буснер… Я не сомневаюсь, пока Саймон в ваших лапах, с ним все будет хорошо, но вот что я хотел бы понять – он представляет для кого-нибудь опасность? В смысле, для себя или для окружающих «хуууу»? Полагаете ли вы, что дальнейшее заточение в больнице благотворно скажется на его здоровье «хуууу»?… – Левинсон прервался, запустил палец под очки. Через миг палец появился обратно, к нему прилипла песчинка – или какая-то другая дрянь, Боуэн не успела разобрать, какая именно, так как Левинсон тут же отправил ее в рот.

Боуэн задумалась. Галерист прав – сейчас самое время принять решение по поводу Дайкса. Его состояние день ото дня становилось не менее, а более аномальным, тем более аномальным, чем глубже они вникали в него, и теперь, когда они получили неопровержимые доказательства наличия у него в мозгу органических повреждений, хуже того, дефектов, кто посмеет отрицать, что Саймон болен, хотя, быть может, не только психически.

– «Грррннн» что же, мистер Левинсон. Призначусь, положение затруднительное – мы не знаем, что делать с Саймоном. Думаю, в ближайшее время мы созовем консилиум…

– Что вы хотите показать «хуууу»?

– Что вам и адвокату мистера Дайкса было бы очень неплохо в самом деле оформить официальную доверенность и получить законное право представлять его интересы. Потому что, если Саймон не согласится на лечение, которое мы ему пропишем, по доброй воле, то встанет, вероятно, вопрос о том, чтобы его заставили пройти назначенный курс вы.

– Знаете, может, у меня что-то с экраном, но ваши знаки выглядят весьма мрачно «уч-уч».

– «Хууууу»… ладно, это ведь все равно не повлияет на исход дела… покажу вам так: мне кажется, шансы Саймона Дайкса на выздоровление, чем бы он гам ни болел, невелики.

Закончив ухать с Левинсоном, Джейн снова подняла трубку. Она ухнула сначала Уотли, потом Прыгуну на мобильный Буснера, затем в отдел ухода за психическими больными и, наконец, из вежливости, Саре, сообщив ей, что в ближайшее время будет принято решение о дальнейшей судьбе Саймона. А после д-р Боуэн откинулась на спинку кресла, положила задние лапы на стол и со знанием дела плотно занялась всеми органами своего тела, до которых могла достать языком.

Часа два спустя оповещенные Боуэн шимпанзе собрались в кабинете Уотли. Норрис, уполномоченный из отдела ухода, взобрался по внешней стене здания, перепрыгивая с балкона на балкон, и ввалился к консультанту через окно. Зак Буснер пушечным ядром пролетел по длиннющему коридору с другого конца психиатрического отделения, на ходу раздавая оплеухи подвернувшимся под лапы обезьянам. Явились, завершив свою заговорщицкую трапезу, и Уотли с Прыгуном, разумеется в разное время. Уотли возник из воздуха на манер чеширского кота, но в обратном порядке – первым знаком его присутствия бь1ли челюсти, неожиданно начинавшие жевать ваши локти, а уж потом появлялось все остальное. Прыгун задержался и вошел с демонстративно деловым видом, в срочном порядке устраняя из шерсти свидетельства недавнего спаривания.

Боуэн причетверенькала из своего кабинета с гордо задранной под самый потолок задницей и пачкой папок под мышкой.

Она и объявила собрание открытым:

– «ХууууууГраааа!»

– «ХууууГраааа!» – отозвались остальные, кто громче, кто тише. Прыгун изобразил только намек на рык и еле слышно постучал пальцами по полу, тогда как от рева Буснера чуть не вылетели стекла, а Уотли пришлось громко заскулить, когда он увидел, с какой силой коллега колотит по столу подвернувшейся ему под передние лапы подушкой:

– «Хуууу» мне ее подарила моя дочь!

Когда установилось безмолвие и беззначие, Боуэн замахала лапами, излагая собравшимся историю болезни Саймона Дайкса – его припадок, его реакцию на «скорую», его поведение по отношению к персоналу больницы и к хорошо знакомым шимпанзе, подробности его состояния здоровья (здесь ей пришлось справляться по документам Энтони Бома) и прочее. Отложив на некоторое время бумаги, она порассуждала на тему, не может ли текущее состояние Саймона представлять собой истерию, развившуюся на почве изначальной депрессии. Также она напомнила видео-юрии, что, возможно, все произошедшее – неадекватная реакция организма Саймона на прописанный Бомом прозак вкупе с экстази, принятым художником в ночь накануне припадка. Завершив отступление, Боуэн вернулась к текущему состоянию художника и сообщила о результатах тестов и обследований, в частности, обратила внимание консилиума на симптомы маниакально-депрессивного психоза и, не вдаваясь в детали, на наличие органических неврологических повреждений.