Обида

— Может, за коньячком слетаешь? Я не хочу там показываться, а душа требует.

— Да рановато… — сказал Петров. — Один мой знакомый врач-психиатр, специалист по алкоголикам, рассказывал, что алкоголизм — это прежде всего жажда, а жажду лучше всего утолять пивом. Давай еще по паре, а там видно будет…

Человечек согласно кивнул и растворился в толпе.

— Директор магазина, — кивнул вслед ему Петров. — Свой парень…

Не успел он это сказать, как директор появился из толпы, держа в каждой руке по три кружки. Как это ему удавалось при таких коротеньких пальчиках, осталось для Кузьмича загадкой. Поставив пиво, незнакомец резко протянул руку Кузьмичу и отрывисто выкрикнул:

— Боря.

Пожимая его руку, Кузьмич почувствовал теплый перстень.

Кузьмич и оглянуться не успел, как их оказалось пятеро. Вслед за директором появились еще какие-то двое. Одного звали Толей. Он все время молчал и то и дело куда-то исчезал. Время от времени стали появляться бутылки. Сперва это был директорский коньяк.

Папиросы у Кузьмича кончились, и он стал курить различные сигареты, появлявшиеся в его руках неведомо откуда.

Директор после первого полстакана коньяка стал слезлив. Он приблизился к Митьке настолько, что тому пришлось поднять повыше кружку с пивом, дабы не поставить ее директору на голову. Кажется, директор поднимался на цыпочки, чтобы заглянуть Митьке в глаза.

— …Дубленка… — говорил директор. — Купил. Джинсы-шмынсы — купил. Театр — любой, только скажи… Пудра-шмудра — пожалуйста, от Диора… И все хорошо… Пусик, пампусик, котик-фиготик, кофе в постель… Ладно. Хорошо. Я ведь тоже устаю… У меня работа, материальная ответственность, продавцы — сволочи, хищники, так и смотрят… Это изматывает. Я хочу прийти домой и отдохнуть. Нет — в ресторан. Хорошо, ладно… Сегодня в ресторан, завтра в ресторан… Танцы, шманцы… Хорошо. Когда же ты нажрешься?.. Как в прорву… А дома сухой корки в холодильнике нет, полы месяцами не метены. Говорю, позови человека, женщину… И этого не может. Так что же ты можешь? Но хорошо, ладно. Вдруг узнаю, что у нее уже пол года…

— Слушай, я не поп, нечего передо мной исповедоваться.

— Ну, подожди… Оказывается, у нее…

— Да пошел бы ты со своей шлюхой…

Директор обиделся.

— …и со своим коньяком, — добавил Митька.

Директор забрал свой коньяк и протолкался к другой стойке. Толя стал поглядывать в его сторону.

Бар гудел. Дым уже не висел в воздухе слоями, как старая простокваша. Висеть ему было не в чем. Воздуха уже не было.

Маленькая женщина в галошах заворотила край передника и собирала в него бутылки. Каждый раз, когда называли ее мамашей, она хихикала, отмахивалась свободной рукой и говорила, что она уже бабка.

Приходили два молодых милиционера в новенькой форме, но долго не выдержали — ушли.

Компания молодых ребят исчезла, а вместо нее появились трое в очках, один с бородкой. Они принесли с собой уже очищенную и порезанную селедку и маленькие ржаные сухарики, обсыпанные солью. Было слышно, как приятно хрустят сухарики на зубах очкариков.

Сзади кто-то громко разговаривал и все время толкал локтем Кузьмича в спину Оттуда слышались слова «дорожка», «телевизор», «донка», «телескоп», «рыбнадзор»…

Очкастый с бородкой напомнил Кузьмичу Мишаню. Только он был не мягкий и расплывчатый, а определенный и злой и говорил тоненьким резким голосом.

— …Человеконенавистничество, — отчетливо выговаривал очкарик, — ничем другим я это объяснить не могу. Ну из каких еще соображений можно сделать такие высокие стойки? Ведь на нее не облокотишься. Ведь пиво стоит прямо перед твоей мордой. У меня через полчаса позвоночник болит. Или вот повесили таблички: «Не курить». Ведь заранее знали, что будут курить… Иначе в такой гадюшник, да еще встоячку, никто не пойдет. Нет, вместо того чтобы сделать вентиляцию, вешают таблички. А разливальщицы здесь работают целый день… Нет, человеконенавистничество… Ну хорошо, допустим, вентиляцию дорого и хлопотно, но низкие стойки дешевле высоких…

Петров, разговаривающий с Толей, казалось, ничего не замечал и не слышал, но на слове «человеконенавистничество» вдруг пристально посмотрел на очкарика и, чуть-чуть перегнувшись через стойку, оказался с ним лицом к лицу.

— А кого тут любить-то? — тихо и отчетливо спросил он. — Где ты здесь увидел человека? Тут одни алкоголики…

Очкарик, не выдержав взгляда Петрова, повернулся к своим друзьям.

— Да нашему брату хоть в корыто налей, все равно вылакает… — не унимался Митька, все больше перегибаясь через стойку.

— Послал Бог братца, — заметил очкарик.

Кузьмич потянул Петрова за рукав.

— Ну что, Федя, по рублику? — игриво спросил Митька.

— Не буду, — отрезал Кузьмич, — и тебе не советую. Хватит. Сколько можно?!

— Ага, — деловито заключил Митька, — ничего, я угощаю. У Феди больше нет. Толя, гони рубль.

— Да есть у меня деньги, — обиделся Кузьмич. — Просто не буду. И тебе, Дмитрий, хватит…

— Это почему? — прищурился Митька.

Кузьмич не нашел что ответить. Он молча полез в карман и вытянул пятерку.

— Это много, — рассудил Митька. — Толя, принесешь сдачи.

Когда Толя убежал, Митька склонился к Кузьмичу, положил ему руку на плечо и спросил интимным голосом:

— И все-таки почему мне хватит?

— Вот ты мне нравишься, Дмитрий, — проникновенно сказал Кузьмич. — Ты понимаешь, я говорю ведь не просто так, а потому, что ты мне нравишься. Я ведь давно за тобой наблюдаю… Вот ты каждый день мимо окон туда-сюда, туда-сюда, жена говорит, прямо как на работу… Вот и участковый сегодня сказал… Ведь жизнь-то проходит…

— Проходит… — печально согласился Митька.

— Ведь она мимо проходит… — уточнил Кузьмич.

— Мимо… — как эхо, повторил Митька.

— Ведь надо что-то делать, Митя, — строго сказал Кузьмич.

— Надо… — выдавил из себя Митька.

— Прежде всего тебе надо работать…

— Надо…

— Я помогу тебе. У нас на заводе рабочие руки нужны…

— А если я не смогу? — робко спросил Митька.

— Сможешь, — сказал Кузьмич. — Я тебя возьму в свой цех, дам станок… Ты да токарном, случайно, не работал?

— Не приходилось.

— Ничего, научим, — Кузьмич разгорячился. — Через полгода уже будешь по разряду работать. Я сам прослежу… Да чет там, тряхну стариной… Сам выучу. Будешь классным токарем. Токаря, брат, везде нужны — золотая профессия, а там, глядишь, и на смену мне станешь мастером. Коллектив у нас хороший… Пьющих, между прочим, мало. — Кузьмич строго взглянул на Митьку. — Конечно, есть, но мы им распускаться не позволяем. У нас в цехе строго. Один прогул — и премия летит. А заработки приличные, никто не жалуется. Через полгода свободно сможешь сто шестьдесят — сто семьдесят заколачивать…