Обитель Варн
Шрифт:
снега и тем самым не расширить проход для холода и стылого ветра.
Дальше дело техники: набрать мха, развести костер, нагреть воды.
Еще б рубашку просушить, да не высушить. Проще снять и поставить в угол, авось,
растает при всеобщем потеплении. Туда же бы и брюки, носки, ботинки. Да, что
мечтать? Мокни, мокни, лисий хвост…
Все-таки она сняла рубаху, когда разгорелся костер, кинула на камни, чтоб хоть
немного прогрелась ткань, и пошла на улицу растираться снегом — болеть ей нельзя,
значит,
Когда она вернулась, граф уже не спал. Сидел, прислонившись к камню, и пытался
распутать повязки, стягивающие вторую руку. Увидев полуобнаженную девушку, он
замер с веревкой в зубах. Лесс окинула его придирчивым взглядом, нашла мужчину,
не похожим на умирающего, и, повернувшись к нему спиной, начала натягивать
рубаху:
— Чем вам помешала повязка?
— Трудно назвать повязкой нагромождение узлов и пластыря.
— Извините, аптечку взять забыла. А еще чистые простыни, белье, камин, кресла.
Свечи и канделябры, — заметила сухо. Кинула в стакан с закипевшей водой кусочек
сахара и понесла его графу. — Пейте.
— Зачем? — уставился исподлобья.
— Сахар вкуснее веревок.
— Возможно. Но мне не нравится быть связанным.
— Вчера вы не возражали.
— Вчера прошло.
— Сегодня тоже закончится. Наступит завтра, в котором вам придется выбираться
самостоятельно. Если перестанете меня слушать.
— Шантаж?
— Ультиматум.
Бэф думал полминуты. Перестал распутывать повязку и взял стакан:
— А вы?
— Стакан один. Чем быстрей вы освободите его, тем быстрей я смогу вскипятить
воду себе.
Мужчина принялся пить, а Лиса достала два сухаря.
— Возьмите к чаю, — протянула.
— Спасибо, сыт.
— Упрямитесь? — прищурилась недовольно. Насильно вложила в руку сухари, забрав
пустой стакан, и ушла к костру. Бэф покрутил в руке хлебные кубики и принялся их
грызть с самым несчастным видом.
— Представьте, что это форель. В конце концов, в этом мире все иллюзия. Но с
ней легче проглатывать несъедобное. Хотите еще чаю?
Бэф отрицательно качнул головой и, прислонившись затылком к стене, уставился на
девушку, изучающе щурясь. Вид у него был угрюмый и недовольный.
` Да и пусть', - подумала Алиса. У нее тоже настроение отвратительное. Самое
время сцепиться и поссориться, вымещая друг на друге усталость от `вчера' и
страх за `завтра', преодоленные трудности и мысли о тех, что еще предстоит
преодолеть, а дальше по списку — неудобство, холод, голод, боль. Вот только
нервозность графа будет понятна и простительна, а ее стервозность
неуместна.Должен же хоть один держать себя в руках? Естественно, этот человек — она.
Наиболее уравновешенная, привыкшая к трудностям и осознающая, что причин для
паники нет.
Вода в стакане вскипела в полной тишине. Лесс не спеша принялась пить кипяток,
грея руки о железо, придерживая стакан коленями. Смотрела на огонь, млея пусть
от небольшого, но тепла, душевного удовлетворения. Вода закончилась слишком
быстро. Лиса поставила новую порцию снега на огонь, и пока он таял, терла плечи,
сонно хлопая ресницами. Спать нельзя. Пока нельзя. Тело еще не согрелось и
клонит в сон не от тепла — от холода. Значит, заснуть равно умереть.
— Вы тоже? — раздался вкрадчивый голос.
— Что — тоже? — нахмурилась Алиса, стряхивая оцепенение. Воззрилась на
Бэфросиаста.
— Иллюзия.
— А-а. Нет. Я одно из ее осколков, — подкинула мох в огонь.
— Как вы оказались одна, в горах, Лесс? Помнится, вы неплохо отдыхали в
комфортабельном номере гостиницы.
— Как и вы. Все относительно.
— И жизнь?
— И жизнь.
— Ваша?
— Любая.
— Тогда что для вас незыблемо? Ради чего вы рискуете собой?
— В чем вы усмотрели риск? В этом? — обвела рукой убогость пристанища. —
Экстрим. Каждый получает адреналин тем способом, каким ему больше нравится.
— Хотите сказать, что вы по собственному почину двинули в горы на поиски
приключений? Поэтому вас будут ждать в условленном месте? — с насмешкой в
голосе спросил мужчина.
— Что вы хотите, граф? — вздохнула Лиса. — Чтоб я открыла вам великую
государственную тайну? Увы, без санкции свыше не могу. О моей профессии вы
осведомлены, голову вам при обвале не повредило, так что додумайте сами.
— В том-то и дело, что додумал. Мне кажется это дикостью. Особенно неприятно,
что вы тащите меня на себе, кормите, когда сами ничего не едите, поите чаем с
сахаром, а сами пьете пустую воду.
— Не люблю сладкое.
— Да? Я понял еще в гостинице, когда вы заказали пирожное.
— Для вас.
— Конечно.
— Вы раздражены.
— А казалось бы, повода нет, — бросил с сарказмом.
— Нет. Все правильно, нормально. Я знаю, что делаю. Меня учили выживать в любых
условиях, в пустыне, джунглях. А вас — нет.
— Вам нравится так жить?
— По другому пока не умею. Вот доведу вас, сдам врачам и буду учиться, — голос