Облака и звезды

— Что там за растительность? — спросил я.

— Трудно сказать. Челекен обследовали в основном геологи: перед революцией Вебер и Калицкий, позже — Ферсман. Они утверждают: Челекен лишен растительности.

— Разве ботаники там не бывали?

— Как же, бывали. Уже после войны полуостров обследовал один местный ботаник из Ашхабада, написал отчет, составил карту растительности. Но сейчас навряд ли это сохранилось. Землетрясение все перемешало. А если и есть, разве отыщешь в архивах? Там хаос. Над разборкой работать и работать. Мне говорил один аспирант академии: «Монбланы материалов».

— Если Челекен совсем лишен растительности, что же там можно найти для фитомелиорации? — сказал я. — Это — гиблый край.

— Нам нужны местные растения, которые не боятся ни засухи, ни засоления, ни барханов.

— Да где же их возьмешь?

Начальник вздохнул.

— В том-то и вся задача.

Это меня начало раздражать.

— Словом, как в сказке: «Пойди туда — не знай куда, принеси то — не знай чего».

Начальник помрачнел.

— С такими настроениями трудно работать в пустыне. Вы еще в глаза не видели Челекена, а уже разуверились в успехе. Для любителей легких побед Каракумы непригодны.

Я с вызовом посмотрел на него: это что, первый выговор от начальства? Но Курбатов отвел глаза, сложил карту, заговорил с женой о шпротах, которые забыл купить в Казанджике.

Ах, вот как… Значит, в отряде за мною утвердилась уже определенная репутация… Что же, на Челекене они изменят свое мнение. И чем труднее будет там, тем лучше. Думаю, что сил и способностей мне у товарищей по отряду занимать не придется.

XIII

Лето шло к концу. Солнце всходило позже, заходило раньше, но к полудню пески раскалялись, над голыми вершинами бугров дрожали струи горячего воздуха; нестерпимо сохло во рту, фляги с водой хватало только на полдня. Я все еще не мог приучить себя не пить в песках, а лишь прополаскивать горло.

Что-то ждет нас на Челекене? Здесь в жару можно хоть посидеть четверть часа в жидкой тени саксаулов. А в приморской солончаковой пустыне и укрыться негде — деревья там не растут.

Решено было не отдыхать: сдав отчетные материалы, сразу же отправляться в путь, — кто знает, как долго продержится тихая, ясная погода. Не за горами пора осенних песчаных бурь.

Дорога на Челекен шла вдоль Копет-Дага. Все чаще появлялись приметы новой пустыни — солончаковой, приморской. То здесь, то там на солнце слепяще блестели «шоры» с выступившей на поверхности солью. Соль, как вода, отражала солнечный свет: шоры издали казались голубыми озерами.

Наш грузовик приближался к Небит-Дагу. Впереди вставала коричневая громада Большого Балхана.

Начальник решил не делать в городе остановки, иначе засветло не попадешь на место.

За Небит-Дагом ландшафт резко изменился. Дорога шла среди огромных барханов, почти гор. Ветер усиливался, вершины барханов курились. Над ними подымалась мутно-желтая дымка. В кузове стало душно. Грузовик шел на первой скорости, перегретый мотор работал с трудом. Над радиатором появилось облачко пара.

— Вот! Чай готов! — раздраженно крикнул Басар.

Грузовик остановился. Надо ждать, пока остынет мотор.

Все окружили начальника. Разложив на подножке машины карту, он рассматривал изображение Челекена. Полуостров был похож на птицу, летящую на запад. Я взглянул на масштаб. С юго-запада на северо-восток Челекен тянулся на тридцать километров. В поперечнике он наполовину короче. Две узкие, длинные косы — Куфальджа и Дервиш — «крылья птицы» — примыкали к полуострову с севера и с юга от него. Центральная часть западного берега круто возвышалась над морем. Отсюда начиналось небольшое плоскогорье Чохрак.

Инна Васильевна долго смотрела на карту.

— Подумать только! О таком пятачке пишут уже две тысячи лет!

— Значит, стоит того! — засмеялся начальник. — Мал золотник, да дорог!

— Задаст нам беды этот золотник! — сказал Костя. — Смотрите, что кругом творится! Как же тут работать с теодолитом?

Над барханами висела уже сплошная желтая мгла. В воздухе носилась пыль. Она слепила глаза, забивалась в уши, в нос, оседала на спецовке.

— Да, условия тяжелые, — согласился начальник, — геодезистам съемку делать здесь не слаще, чем почвоведу описывать шурфы, когда на голову метет с барханов. Поэтому надо спешить — к осени ветры усилятся.

— Геоботанику и мелиоратору легче всего, — заметил Костя, — ходи по пескам да солянки описывай.

— Ну, нет! — возразил начальник. — Ведь наша главная задача — закрепление песков. Как их связать, утихомирить? Попробуй реши… Над этой проблемой первыми будут ломать головы мелиоратор и геоботаник.

Грузовик двинулся дальше. Ветер крепчал. Ясный день померк. Костя опустил передний брезент. Стало хуже. Казалось, машину качает еще сильнее. Снова подняли брезент.

Подъехали к Михайловскому перевалу. За ним начинался высохший пролив — когда-то он отделял Челекен от материка.

Басар решил взять подъем с ходу. Но, пройдя десяток метров, машина забуксовала. Пришлось шалманить. Обливаясь потом, кашляя от пыли, мы бежали рядом с грузовиком, выхватывали из-под колес бревна, доски, снова бросали их под скаты. Подъем оказался крутым, но коротким. Вскоре машина взобралась наверх.

Запыхавшись, мокрые, стояли мы возле кузова, смотрели в затуманенную даль. Там лежал Челекен.

Вскоре из-за барханов выглянули высокие трубы озокеритового завода. Они то опускались, то подымались. Потом стали расти, расти. И вот перед нами огромные корпуса. В карьерах работают экскаваторы. Между карьером и заводом, по узкоколейке, посвистывая, ходит маленький тепловозик.

Мы въехали в рабочий поселок Дагаджик. Мимо больницы, магазина, клуба грузовик подошел к столовой — решено было пообедать: до пункта постоянного местожительства — поселка Карагель на восточном берегу Каспия — оставалось еще восемнадцать километров.

После обеда тронулись дальше. Грузовик выехал из поселка, поравнялся с электростанцией. Мы вышли из машины: электростанция была в осаде. Высокая каменная ограда полузасыпана песком. Барханы подступили к ней вплотную. Песок был везде — на асфальтовых дорожках, в охладительных резервуарах; серые холмики подбирались к машинному отделению, к слесарной мастерской.

От Дагаджика вели две дороги — одна в районный центр, другая в Карагель.

Вот и он показался вдали — диковинный поселок на сваях. Когда-то сваи спасали дома от морского прибоя. Потом Каспий обмелел, отступил. Сваи стали спасать от барханов. Издали казалось, что дома стоят прямо на воде. Поселок был как бы сквозным. Синее, в белой пене, море виднелось в проемах между домами и поверхностью земли, вернее песка, ибо песок — полный хозяин в Карагеле. Сваи помогают спасти дом от засыпания. Ветер свободно проносит песок между ними. Дом на фундаменте подвергается яростной осаде. Рядом растут огромные бугры. Вершины их курятся. Песок сквозь щели в дверях, в окнах проникает внутрь. Избавиться от него невозможно.