Облака и звезды

Инна Васильевна, Калугин, Костя, рабочие уже ждали нас в машине, отряд выехал.

На южной косе сквозь завывание ветра был слышен шум невидимого моря. Инна Васильевна наметила на плане места будущих шурфов, распределила их между рабочими. Калугин не выдержал:

— Дайте-ка и мне точку. Сейчас без дела хоть пропадай.

За ним взяли лопаты я, начальник, Костя. Участок, где на старой карте был показан кияк, в шахматном порядке покрыли точки шурфов.

Рыли в очках, но вскоре пот стал слепить глаза. Очки сняли.

Вот готовы первые ямы.

Калугин опустил бур на дно шурфа.

— Вода!

Мы не сводили глаз с Инны Васильевны. Она открыла желонку бура, попробовала воду на вкус.

— Соленая…

Перешли ко второму, к третьему, к пятому, шурфу. Всюду то же самое. Все ясно: на участке, где когда-то рос кияк, пресноводных линз больше нет. Падение уровня Каспия вызвало опускание линз. Дойдя до сильно засоленных пород, пресная вода стала соленой.

Инна Васильевна поднялась.

— Дальнейшие поиски бесполезны. Линз нет, и кияка нет.

Мы стояли у края шурфа и смотрели на дно, где были погребены наши надежды…

Я подошел к соседнему шурфу, вырытому у бугра с селитрянкой. Сухой песок медленно осыпался, обнажал стенку. И вдруг в глаза бросилось густое сплетение безлистных светло-коричневых, похожих на корни веток. Они свисали со стенки шурфа. Я взял лопату, стал раскапывать бугор. Лопата шла с трудом — наталкивалась на невидимое препятствие.

Подошел Калугин, усмехнулся:

— Никак клад ищете?

— Да, берите лопату.

Не понимая еще, в чем дело, он послушался. Через пять минут перед нами открылась удивительная картина. Холм насквозь пророс селитрянкой. Засыпаемая песком, селитрянка не погибала. Она подымалась вверх, как на ходулях. Погребенные под песчаной толщей ветки не отмирали: они только теряли листья и вместо них выпускали тонкие придаточные корни. Корни разветвлялись во все стороны, еще сильнее укрепляли селитрянку в почве, давали новую влагу, новую пищу. Самые верхние ветки выбрасывали на поверхность молодые побеги. На них появлялись светлые, сочные листочки, похожие на маленькие лопатки.

Придя на смену погибшим, заживо погребенным листьям, эти новорожденные листики жадно тянулись к свету. Барханы не могли засыпать селитрянку. Чем выше становился бугор, тем сильнее укреплялось растение. Постепенно селитрянка оплетала бугор своими колючими ветками сверху, прошивала, пронизывала его корнями изнутри. Усмиренный связанный песок переставал быть подвижным, сдавался. Селитрянка торжествовала победу над пустыней, над ее злыми силами — ветром, барханами. Теперь была понятной удивительная вездесущность селитрянки: она росла рядом с сарсазаном на шорах, селилась на ракушечных песках, не боялась осесть у подножия грозных многометровых сыпучих гор.

Ветер все усиливался, все громче грохотал Каспий. Но мы ничего не замечали. Мы кашляли от песка, терли слезящиеся глаза и упорно рыли бугры. Песчаная буря была не страшна. Мы добыли трофей, завоеванный в борьбе с пустыней, чудесное растение — колючую, неказистую на вид, так долго не замечаемую никем селитрянку.

* * *

Прошло некоторое время. Собирая материал для кандидатской диссертации о растительности Челекена, я снова прилетел на маленький полуостров.

Вышел из самолета и не узнал Челекена. На западном берегу вырос настоящий город, похожий на Небит-Даг — длинные стройные улицы, большие каменные дома, зелень в молодых парках. Челекен получил долгожданную воду по трубопроводу со станции Джебел и ждал большую воду из пустынного озера Ясхан. На складах утильсырья ржавели отслужившие свой век опреснители морской воды. В домах — водопровод, ванные с душем, в палисадниках под окнами домов — астры, маргаритки, петуньи.

Ну а как же подвижные пески, барханы, угрожавшие домам, школам, дорогам, заводам?

В тот же день в горкоме партии я спросил об этом секретаря.

— У нас есть свой лесничий, — сказал секретарь, — да, да, не смейтесь, настоящий лесничий — Володя Барабаш, инженер-лесомелиоратор. На Челекене он недавно, но уже успел кое-что сделать. Где его увидеть? Завтра утром здесь, в горкоме. Он вам все покажет, расскажет.

Тихое, майское утро. Каспий, голубой, спокойный, мирный, уходит до горизонта. На горкомовском газике мы с Володей, двадцатисемилетним чернявым украинцем из Харькова, едем на его «лесные полосы».

Они заложены в самом пескоопасном районе. Будничным тоном Володя рассказывает о своей работе лесничего так, словно он живет не на Челекене, а в сибирском Кедрограде. Но за обычными словами — упорство и спокойная уверенность в своем деле, главном деле Володиной жизни.

Мы едем не по песчаному проселку, где столько раз проходил наш отрядный грузовик, а по отличному шоссе. Кое-где его робко пересекают жидкие песчаные полосы. Кажется, даже барханы не решаются напасть на эту ровную, без трещин и вздутий, асфальтовую дорогу, серо-синей лентой уходящую в глубь Челекена.

Сворачиваем в сторону, на песчаную целину. Но где же «лесные полосы»? Я оглядываюсь, напрасно ищу их.

— Вон наши насаждения, — говорит Володя.

Далеко в пустыню, в самое барханное пекло уходят глубокие борозды, проложенные плугом. Я подхожу к крайней, наклоняюсь. Маленький, в пяток сантиметров кустик лезет из песка. На нем пара молодых сизых листиков, похожих на маленькие лопатки. Селитрянок много. Они дружно взошли в борозде и зеленым пунктиром бесстрашно уходят в пустыню. Они не боятся барханов.

Я украдкой оглядываюсь. Володя отошел к соседней борозде, не видит меня. И тогда, не стесняясь, я становлюсь на колени и глажу мизинцем маленькие крепкие листья-лопаточки.

КАРАКУМСКИЕ РАССКАЗЫ

ЧЕРНЫЕ ПЕСКИ

1

Что это, что это такое? — черное, жесткое, колючее… Мурад спросонья смотрит на войлочную стенку. Он не дома, он в пустыне, в песках, в кибитке у деда Черкеза.

Сразу вспомнился вчерашний день, сборы в дорогу. Вот мать в длинном красном платье до пят тащит к полуторке чемодан из желтой кожи. Мать сняла сарафан — к деду Черкезу надо ехать только в старинной туркменской одежде, только в красном койнеке.

В кузове стоит отец в синей майке, темной под мышками, старательно укладывает свернутую постель, ставит на нее цинковое корыто, корзину с продуктами, с посудой.