Облака и звезды

— Стадо бизонов и зубробизонов, — пояснил Гунали. — Максим Петрович, пастух, поднимает их — пора домой, в Большой загон.

— Гей, Мишка! Гей, Воин! — донесся высокий сердитый альт. Пастух — маленький, щуплый, похожий на подростка старик с седой вихрастой головой, в полотняной рубахе без пояса, в полотняных шароварах, — хлопая длинным бичом, бегал вокруг бизонов. Огромные бурые быки недовольно отворачивались, тяжело сопели, потом нехотя подымались с земли. — Ой, ледаще быдло! Гей! Щоб вам повылазыло! Гей, бисовы диты!

Я оглядел степь. Здесь паслись не только бизоны. Невдалеке от них, срывая на ходу траву, гурьбой шли олени — маралы. Ветвистые рога, сталкиваясь на ходу, сухо постукивали. За оленями цепочкой тянулись полосатые зебры Чапмана.

Невиданное стадо, подгоняемое маленьким стариком, словно сказочным гномом, по древней нетронутой степи направлялось на ночлег, в Большой загон.

Я спросил, не разбегаются ли животные.

Гунали засмеялся.

— А зачем? Куда? Для животных, для птиц у нас создан земной рай. Они пасутся на воле, избавлены от врагов, выводят потомство.

Диковинное стадо медленно удалялось на запад. Солнце только что село. На багровом фоне зари четко, словно выписанные тушью, чернели горбатые бизоньи силуэты, костяной лес оленьих рогов.

— Вот и кончился день, — задумчиво сказал Гунали, — теперь остается взглянуть на животных, по природе своей полярно противоположных: в первом случае мы добились всего, во втором — почти ничего. Пойдемте, это рядом.

Вблизи Большого загона виднелись приземистые сарайчики.

— Здесь у нас живут самые добрые и самые злые, — пояснил Гунали.

За деревянными перилами находился маленький дворик. К нему примыкал один из сарайчиков. Дворик был пуст. Но вот в темном проеме двери, ведущей в сарайчик, показались две костяные пики; огромная, ростом с быка, африканская антилопа канна медленно вышла во дворик, шумно втянула воздух.

— Крошка! Крошка! — позвал ее Гунали.

Антилопа оглянулась, и я услышал необычные звуки: тугие струи звонко ударяли о дно ведра.

— Доят Майку, — сказал Гунали, — Крошка уже освободилась.

Антилопа, нагнув голову, чесала ногу своим страшным рогом.

Я оторопело взглянул на Гунали. Шутит? Нет, он говорил серьезно: сейчас раздаивают четыре канны. Удой семь литров в день. Молоко повышенной жирности, очень витаминозное, отличное на вкус.

— Зоя, ты скоро? — спросил Гунали.

— Кончаю, Александр Павлович, — отозвался из сарая девичий голос.

Во дворик вышла молодая работница в белом халате с подойником в руке. Она слегка оттолкнула стоявшую на дороге антилопу, подошла к перилам.

Гунали кивнул на меня.

— Вот приезжий товарищ не верит, что ты антилоп доила.

Девушка пожала плечами:

— Чего ж не верить? Майка сама сейчас выйдет.

В открытую дверь просунулись еще две костяных пики.

— Здесь нет никакого чуда, — сказал Гунали, — антилоп много видов, все очень разные. Одни, как канна, легко приручаются, другие более свирепы и дики, чем крупные хищники: те поддаются дрессировке, с антилопой гну мы бессильны. Это — самум, сметающий все на своем пути.

За крепкой оградой из дубовых столбов беспрерывно ходил по кругу старый седой гну — самец. Вблизи было хорошо видно его изящное, литое тело. Громадная бычья голова казалась чужой, принадлежащей другому, более крупному животному.

— Но он ведет себя пока довольно мирно, — я подошел вплотную к ограде.

Гунали усмехнулся.

— Вот именно — пока.

Гну остановился, порывисто и глубоко вздохнул. От мощного дыхания взвихрилась пыль с земли. Маленькие свирепые глазки уставились на нас. Гну топнул задними ногами, стал мочиться, потом ринулся на ограду, нанес ей страшный удар своими буйволовыми рогами. Столбы скрипнули.

— Пойдемте, — Гунали шагнул от ограды, — в ярости он может разбить себе башку. Это дикий старик. Он — дед молодого гну, который давеча пугал зверей в загоне.

…Домой мы возвращались через спящий зоопарк. Посыпанная песком дорожка белела в темноте. В Большом загоне, на прудах — всюду царили сон, покой, тишина. Только изредка из тьмы доносился слабый всплеск или короткое кряканье.

Гунали остановился на берегу пруда. В темной воде отражались звезды. От воды веяло сыростью, ночным холодком.

— Знаете, — вполголоса заговорил он, — мне всегда казалось: приручая животных, птиц, человек проявил непонятную косность — за много веков заставил служить себе совсем немногих. А ведь млекопитающих на земле две тысячи видов, птиц еще больше. Это дерзко, но я верю: Аскания даст человеку для его блага новых животных, новых птиц.

В траве послышался шорох. Гунали умолк, прислушался.

— Змея? — спросил я.

— Боюсь, что хуже, — голос Гунали был взволнованным.

Шорох усилился.

Гунали шагнул в высокую траву и сразу исчез в темноте. Через минуту послышался его голос:

— Вот он! Это ужасно!

— Что там? — Я ничего не мог понять.

— Еж! Наш злейший враг. Он страшнее всех пернатых хищников. Счастье, что я его нашел. Иначе погибли бы десятки яиц. — Гунали нагнулся над темным, сопящим колючим клубком, вынул платок, завязал в него свернувшегося ежа.

* * *

…С тех пор прошли многие годы. А я помню все встречи, все голоса, все звуки того удивительного дня, когда Аскания открыла мне свои главные тайны.