Обнаженная

Войдя въ столовую, онъ увидѣлъ двухъ женщинъ въ шляпахъ съ вуалями; онѣ собирались, повидимому, выходить. Одна изъ нихъ, ростомъ съ самого Реновалеса, бросилась ему на шею.

– Папа, папочка, мы ждали тебя почти до двухъ часовъ. Хорошо-ли ты позавтракалъ?

Она осыпала его поцѣлуями, громко чмокая и прижимаясь румяными щеками къ сѣдой бородѣ маэстро.

Реновалесъ добродушно улыбался подъ этимъ дождемъ поцѣлуевъ. Ахъ, Милита! Она была единственною радостью въ этомъ пышномъ и величественномъ, словно пантеонъ, домѣ. Она одна смягчала атмосферу тяжелаго гнета, которою больная наполняла весь домъ. Реновалесъ съ любовью поглядѣлъ на дочь, принявъ шуточно-галантный тонъ.

– Вы прелестны, моя дорогая. Вы просто очаровательны сегодня. Вы сошли съ картины Рубенса, сеньорита, вы брюнетка съ картины Рубенса. А куда мы отправляемся сіять своей красотою?

Онъ оглядывалъ довольнымъ взоромъ творца крѣпкую и здоровую фигуру дочери; переходный возрастъ выражался у нея во временной худобѣ отъ быстраго роста и въ черныхъ кругахъ подъ глазами. Влажные, загадочные глаза Милиты обнаруживали, что она начинаетъ понимать жизнь. Туалетъ ея отличался изяществомъ иностранки; платье было мужского покроя, коричневый галстукъ и воротничекъ гармонировали съ ея быстрыми, но опредѣленными движеніями, съ англійскими ботинками на высокихъ каблукахъ и съ ровною, полумужскою походкою, отличавшеюся не столько граціею, сколько быстротою и громкимъ постукиваніемъ каблуковъ. Маэстро любовался здоровою красотою дочери. Какой роскошный экземпляръ!.. Съ нею не исчезнетъ его здоровая порода. Дочь была вылитымъ его портретомъ. Если-бы онъ родился женщиною, то былъ-бы несомнѣнно точно такой, какъ Милита.

Она продолжала болтать, не отнимая рукъ отъ шеи отца и устремивъ на него взглядъ большихъ глазъ, переливавшихъ жидкимъ золотомъ.

Она шла, по обыкновенію, гулять съ Miss часа на два – по аллеѣ Кастельяна, по парку Ретиро нигдѣ не присаживаясь и не останавливаясь и практикуясь попутно въ англійскомъ языкѣ. Тогда только обернулся Реновалесъ, чтобы поклониться Miss, полной женщинѣ съ краснымъ, морщинистымъ лицомъ и крупными зубами, которые обнажались при каждой улыбкѣ и выглядѣли желтыми какъ костяшки въ домино. Реновалесъ съ пріятелями часто смѣялись въ мастерской надъ внѣшностью и причудами англичанки, надъ ея рыжимъ парикомъ, надѣтымъ на голый черепъ такъ просто, точно это была шляпа, надъ отвратительными, искусственными зубами, надъ капорами, которые она фабриковала сама изо всѣхъ тряпокъ и обрѣзковъ лентъ, попадавшихся ей подъ руку, надъ отсутствіемъ аппетита и манерою постоянно наливаться пивомъ, что поддерживало ее всегда въ возбужденномъ состояніи, выражавшемся въ чрезмѣрной вѣжливости и любезности.

Эта рыхлая, полная пьяница волновалась теперь отъ непріятной перспективы прогулки, которая была для нея пыткой, такъ какъ она дѣлала неимовѣрныя усилія, чтобы поспѣвать за быстрыми шагами Милиты. Увидя обращенный на нее взглядъ художника, она еще болѣе покраснѣла и три раза низко присѣла:

– О, мистеръ Реновалесъ! О, сэръ!

Она не назвала его этотъ разъ лордомъ лишь потому, что маэстро, отвѣтившій ей легкимъ наклоненіемъ головы, отвернулся и продолжалъ разговоръ съ дочерью.

Милита интересовалась завтракомъ отца съ Текли. Такъ онъ пилъ Chiаnti? Ахъ, эгоистъ! Она сама такъ любила это вино. Жаль, что онъ сказалъ ей о завтракѣ слишкомъ поздно. Къ счастью, Котонеръ пришелъ какъразъ вовремя, и мама оставила его завтракать, чтобы не было скучно однимъ. Старый другъ отправился на кухню и собственноручно состряпалъ одно блюдо, которое научился готовить еще въ тѣ давнія времена, когда онъ былъ пейзажистомъ. Милита замѣтила, что всѣ пейзажисты были недурными поварами. Условія жизни на открытомъ воздухѣ, въ скверныхъ гостиницахъ и бѣдныхъ хижинахъ невольно развивали въ нихъ любовь къ кулинарному искусству.

Завтракъ прошелъ весело. Мамаша смѣялась надъ шутками Котонера, который былъ всегда въ хорошемъ настроеніи духа. Но во время дессерта, когда пришелъ Сольдевилья, любимый ученикъ Реновалеса, мама вдругъ почувствовала себя нехорошо и ушла, чтобы скрыть слезы и рыданія.

– Она, навѣрно, наверху, – сказала довольно равнодушно Милита, привыкшая къ нервнымъ припадкамъ матери. – Прощай, папочка, поцѣлуемся разокъ. Въ мастерской тебя ждутъ Котонеръ и Сольдевилья. Ну, еще разъ на прощанье. Постой-ка, я укушу тебя.

И нѣжно укусивъ своими маленьками зубками маэстро въ щеку, молодая дѣвушка вышла въ сопровожденіи Miss, которая пыхтѣла авансомъ передъ утомительною прогулкою.

Реновалесъ долго не шевелился, словно не желая нарушить атмосферу любви, которою окружала его дочь. Милита была его ребенкомъ. Она любила мать, но эта любовь была холодна въ сравненіи съ пылкимъ и страстнымъ чувствомъ ея къ отцу. Дочери обыкновенно отдаютъ предпочтеніе отцамъ, сами того не сознавая, и чувство это является предвѣстникомъ другого, болѣе глубокаго, которое внушается имъ впослѣдствіи любимымъ человѣкомъ.

Реновалесъ подумалъ было отправиться къ Хосефинѣ утѣшить ее, но отказался отъ этого намѣренія послѣ короткаго размышленія. Все равно ничего не поможетъ. Милита была спокойна; очевидно, особеннаго ничего не случилось. Поднявшись къ женѣ, онъ могъ натолкнуться на ужасную сцену, которая отравила бы ему весь день и отняла-бы всякую охоту работать, убивъ въ иемъ юношески радостное настроеніе послѣ завтрака съ Текли.

Онъ направился въ послѣднюю мастерскую, единственную, заслужившую этого названія, потому что только она служила для работы. Котонеръ сидѣлъ тамъ въ своемъ любимомъ креслѣ, отдавивъ мягкое сидѣнье тяжестью грузнаго тѣла; руки его покоились на дубовыхъ ручкахъ кресла, жилетъ былъ разстегнутъ, чтобы дать свободу полному животу, голова глубоко ушла въ плечи, лицо было красно и потно, глаза – слегка затуманены отъ пріятнаго пищеваренія въ теплой атмосферѣ, нагрѣтой огромною печью.

Котонеръ постарѣлъ. Усы его посѣдѣли и на головѣ появилась лысина, но розовое и блестящее лицо дышало дѣтскою свѣжестью. Отъ него вѣяло мирнымъ спокойствіемъ цѣломудреннаго холостяка, который любитъ только хорошій столъ и видитъ высшее счастье въ дремотномъ состояніи боа, переваривающаго пищу.

Ему надоѣло жить въ Римѣ. Заказовъ стало мало. Папы жили дольше библейскихъ патріарховъ; раскрашенные литографированные портреты римскихъ старцевъ раззоряли его своею конкурренціею. Вдобавокъ самъ Котонеръ состарился, и пріѣзжавшіе въ Римъ молодые художники не знали его; это были все невеселые люди, видѣвшіе въ немъ шута. Время его прошло. Отголоски успѣховъ Маріано на родинѣ долетѣли до его ушей и побудили тоже переселиться въ Мадридъ. Жить можно всюду. Въ Мадридѣ у него тоже есть друзья. Ему было не трудно вести здѣсь такой же образъ жизни, какъ Римѣ. Онъ былъ лишь простымъ поденщикомъ въ области искусства, но чувствовалъ нѣкоторое стремленіе къ славѣ, какъ будто дружба съ Реновалесомъ налагала на него обязанность добиваться въ царствѣ живописи такого же высокаго положенія, какого достигъ его другъ.

Онъ снова сталъ пейзажистомъ, не достигнувъ иныхъ успѣховъ кромѣ наивнаго восхищенія прачекъ и каменщиковъ, останавливавшихся у его мольберта въ окрестностяхъ Мадрида; бѣдный людъ воображалъ, что этотъ господинъ съ пестрою розеткою папскихъ орденовъ въ петлицѣ былъ важною персоною – однимъ изъ великихъ художниковъ, о которыхъ писалось въ газетахъ. Реновалесъ доставилъ ему своей протекціей два почетныхъ отзыва на выставкѣ картинъ, и послѣ этой побѣды, не превышавшей успѣховъ всѣхъ начинающихъ художниковъ, Котонеръ почилъ на лаврахъ, рѣшивъ, что цѣль его жизни достигнута, и ему нечего больше трудиться.

Жизнь въ Мадридѣ была для него ничуть не тяжелѣе, чѣмъ въ Римѣ. Онъ жилъ у одного священника, съ которымъ познакомился въ Италіи, гдѣ они вмѣстѣ бѣгали по папскимъ канцеляріямъ. Этотъ священникъ, служившій въ верховномъ судилищѣ римской куріи, почиталъ за великую честь давать у себя пріютъ Котонеру, воображая, что тотъ сохранилъ дружескія отношенія съ кардиналами и состоитъ въ перепискѣ съ самимъ папою.

Они уговорились, что Котонеръ будетъ платить ему за комнату, но священникъ никогда не торопилъ своего жильца, все обѣщая, что онъ лучше возьметъ съ него плату натурою въ видѣ заказа на картину для одного женскаго монастыря, гдѣ онъ состоялъ исповѣдникомъ.