Оборот второй. И пришел творец

С адской пробуксовкой по газону, снеся напоследок лавочку, на которой кто-то забыл картонное ведро с попкорном, я вернулся на трассу. Проделанную мной колею сюрреалистично присыпали белые хлопья.

От третьего я безнадёжно отстал. Запоздало подумал, что, может, это и не живая девочка была вовсе. Может, голограмма, как на соревнованиях женихов. Хотя, какая разница? Не догонять же её, чтобы выяснить.

Я жал на газ. В ближайший поворот вписался идеально — от нервов, видимо. В следующий тоже. Скоро, если память мне не изменяет, туннель.

Да, точно, вон он! И третий, падла, туда уже нырнул. Круто всё-таки ездит парень, не отнять. Метров на пятьдесят от меня оторвался. А может, просто не такой везучий, как я. Шибанутые Алисы с кроликами под колёса не кидаются…

В туннель я влетел злой, как чёрт. И уж от туннеля точно никакой подставы не ждал — не знаю, почему. Вероятно, в надежде на то, что здесь упоротая фантазия Амадея устанет и решит отдохнуть… Как бы не так!

Из туннеля Амадей сотворил дискотечный зал.

Дискотеки я, вообще — не очень. То есть, если выпью, могу, но не долго. Ровно до момента знакомства с симпатичной барышней, а дальше уже прикладываю все силы к тому, чтобы с дискотеки её увести. Впрочем, если выпью, я даже караоке могу. Барышни, расставшиеся со мной после караоке навсегда, не дадут соврать.

Амадей воплотил в туннеле всё, из-за чего я ненавидел дискотеки. Музыка гремела так, что по ушам долбило даже в шлеме, аж сердце ёкало. И это бы ещё полбеды, но для полноты ощущений Амадей добавил света.

По узкому туннелю метались разноцветные прожекторы. Под потолком вращались зеркальные шары. Глаза слепило невыносимо. Через несколько секунд я перестал различать, где тут пол, где потолок, и едва ушёл от столкновения со стеной.

— Костя! — взвизгнула Фиона, — Ты чего?! Нам же прямо!

— Свой туннель пробить хочу, — рявкнул я, — по солнышку соскучился.

— Костя! Левее! — Я послушно дёрнул рулём влево. И благодаря этому снова избежал столкновения.

А через секунду до меня дошло:

— Ты что — в этом аду не слепнешь?

— А ты что, слепнешь? — ахнула Фиона. — Ох, я не знал, прости.

— Прощу, если на дорогу будешь смотреть! Веди меня!

Ещё секунда понадобилась Фионе на понимание того, что я не шучу. Потом подобралась в кресле, вцепилась в приборную панель, и принялась командовать:

— Ещё чуть левее! Прямо! Прямо-прямо-прямо! Правее! Ещё правее, туннель поворачивает! Ещё!

Я, постаравшись отключиться от картинки перед глазами, шёл по её голосу. А скоро понял, что хрупкие ручонки с тонкими пальчиками легли поверх моих и крутят руль вместе со мной. Подбодрил:

— Давай! Нам главное — выбраться!

И мы выбрались. Всего-то пару раз об стены тюкнулись — и то потому, что под конец я осмелел и прибавил газу.

Зато, выкатившись из адской шарманки на свет божий, третьего увидели буквально в метре впереди.

Я восторженно гаркнул:

— Вот он!

— Ага! — подхватила Фиона. — У него-то нет навигатора! Догоняй, Костя! Мы его сделаем!

Я рванул во всю прыть. Слева отливал синевой залив. На поверхности воды благородно покачивались яхты.

А ведь будет ещё один поворот, — осенило меня, — не сказать, чтобы опасный, но подленький, с выездом на набережную.

Я вспомнил знаменитую фотку — чёрно-белую, сделанную примерно в те годы, когда мой дедушка в школу пошёл: машина австралийского гонщика Пола Хокинса летит в море.

Скосил глаза налево.

Ах ты ж, добряк-Амадеюшка, чтоб у тебя очки запотели! Мы с третьим уже выскочили на набережную. И никакого ограждения, как в «правильном» Монте-Карло, тут не было и в помине. Трасса, а дальше обрыв и море.

Давай, Костя. Соберись.

Машина, разогнавшись после выхода из туннеля, шла на пределе возможностей. Машина третьего, кажется, тоже. Но ведь впереди поворот! Третий должен притормозить, обязан! Бороться с Амадеем, пытающимся вести машину по-своему — не знаю, где он учился, но учителю руки бы оторвал — я уже, в общем-то, насобачился.

Вполне достаточно оказалось не думать о руках или ногах, как о своих, а будто бы отбирать у кого-то посторонний предмет. Как в детском садике: дай, я в эту машинку поиграю! И, как в детском садике, игрушка оказывалась в руках у того, кто сильнее.

Я догадывался, что и перед этим поворотом Амадей попытается мне помешать — ссыкло, оно и есть ссыкло. И был готов, доли секунды не потратил на борьбу с Амадеем.

Влетел в поворот, не притормаживая. Догнал третьего. И наподдал ему в правое крыло.

Будь моя машина такой же, как у третьего — хрена б лысого я его спихнул, конечно. Но у меня-то — ого-го, какой танк! Я раза в полтора тяжелее. И третий заскользил по асфальту, словно пустая коробка, которую пнули ногой. Попытался выровнять машину, удержаться на краю обрыва — честное слово, зауважал я этого парня! Он боролся до последнего. Но с земным притяжением не поспоришь.

Третий рухнул с обрыва вниз. В море.

Наверное. Может, на яхту какую плюхнулся.

— Гравитация, мать её, — объяснил я Фионе. — Ну, ничего, Пол Хокинс тогда выкарабкался целый и невредимый. Он потом разбился, лет через пять.

Фиона меня не слушала. Её глаза горели сумасшедшим восторгом.

— Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана, — проорала она. — Я показал на блюде студня косые скулы океана!

Я даже перебивать не стал, пусть орёт. Заслужила. Заложил последний поворот и вышел на финишную прямую.

— На чешуе жестяной рыбы прочёл я зовы новых губ, — надрывалась Фиона. — А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?!

Да что ж за мир — куда ни плюнь, кругом флейты. Сговорились, что ли?

С этой мыслью я пересёк финишную черту.

* * *

Вас когда-нибудь купали в шампанском? Меня вот, до сих пор — тоже нет. Оказалось, так себе ощущения, средней паршивости — мокро и спиртягой воняет. Хотя не знаю, конечно, может, у них просто шампанское — отстой. Я-то не разбираюсь, вот Збышек, тот бы сразу прошарил. Да ещё договорился, чтобы ему и сюда ишумского приволокли. А я просто молча стоял и ждал, пока товарищ инструктор снимет с меня шлем, осмотрит пломбу и отстегнёт поводок.