Оборот второй. И пришел творец

Глава 30

— Ты, случайно, не знаешь, почему в меня воткнули стрелу? — Фиона потёрла лоб тыльной стороной ладони.

Запёкшаяся кровь не вытиралась.

— Водой протри. — Я взял у неё колбу.

Расстегнул карман куртки, вытащил присобаченную к нему изнутри салфетку. Смочил кусочек белоснежной ткани водой, отстегнул крошечный карабин, которым салфетка крепилась к карману:

— Держи.

Фиона взяла и, глядя на меня по-прежнему с недоумением, вытерла лоб. Я убрал колбу обратно в подлокотник.

— Ты ведёшь себя так, как будто родился в этом костюме. И в этой машине, — сказала Фиона. Прозвучало почему-то с упрёком.

— Конечно. Это ведь моя машина! Это часть меня, моё продолжение. Я был рождён для того, чтобы ездить на ней и побеждать.

— Да? Ты не говорил.

Я снисходительно улыбнулся.

— До сих пор я думал, ты рождён для того, чтобы людям головы морочить, — продолжила Фиона. — Не знаю, что произошло, пока я… отвлёкся, но раньше ты мне как-то больше нравился. И Диане, по-моему, тоже.

Я улыбнулся ещё снисходительнее. И, кажется, собирался загнуть что-то ещё более пафосное.

Но тут Фиона потёрла плечо и пожаловалась:

— Больно! За что меня били? Товарищ инструктор рассердился, что я немного выпил, да? Тебе вчера так же больно было?

Трость. Товарищ инструктор. Били…

Вспышкой в голове пронеслась трость, замершая в миллиметре от моей щеки.

Синяки на плечах и рёбрах, которые рассматривал сегодня утром, одеваясь.

Жан-Поль, вскинувший руку к виску…

И я очухался. Кажется.

— Ах ты ж… — начал, наливаясь злостью. Но не договорил.

Чёрт его знает — может, Амадей меня слышит.

Это ведь не мои эмоции — те, что испытывал только что! Это очкастая сволочь в красном шлеме заставила меня нестись к машине вприпрыжку — быстрее, чем солдаты-срочники к девкам бегают. И думает наверняка, что точно так же заставит мои руки и ноги делать то, что нужно ему!

Да-а, это тебе не неизвестный «оператор», руливший мной вчера. Теперь за меня взялся специалист посерьёзнее, с куда более крутыми способами воздействия — не только на мои мышечные рефлексы, но и, судя по происходящему, на сознание.

Если бы не наивный вопрос Фионы, хрен знает, что со мной дальше было бы. Сумел бы я стряхнуть это адское наваждение, или нет.

— Спасибо, братан, — с чувством сказал я. — Садись, чего стоишь?

Фиона, косясь на меня всё ещё настороженно, села в машину.

И сразу, будто только этого и дожидался, ожил ролл-ставень, закрывающий бокс.

— Гонщикам номер три, двадцать пять и тринадцать — выйти на старт, — раздалось в наушниках шлема.

— Уже? — ахнула Фиона. — Но, Костя! Я… я…

— Ты сделала всё для того, чтобы настроиться на победу. — Я постарался изъясняться в приподнято-пафосном духе.

Внушительно зыркнул на Фиону. Подумав, для закрепления эффекта показал кулак.

Нельзя, чтобы Амадей догадался, что он мне не хозяин. И, как бы ни хотелось его послать, придётся терпеть. По крайней мере, пока. Здесь и сейчас, как сказала Диана. И надеяться на то, что если Амадей попытается нас угробить — у меня хватит сил на то, чтобы его одолеть.

Хорошо, хоть Фиона протрезвела — на почве стресса, не иначе. Всё-таки не каждый день тебя охаживают тростью и иглы в лоб втыкают. Поняла она мою выразительную пантомиму, или просто на всякий случай заткнулась от греха, я не разобрал. Пристегнулась, молчит — и то ладно.

Я выехал на старт.

Присматриваться к соперникам до сих пор как-то времени не было. Номера «три» и «двадцать пять», о которых объявили в наушниках, прозвучали белым шумом.

И тем больше было удивление, когда, подъехав к стартовой линии и посмотрев на соперников, я понял, что обоих знаю.

Третий — это же третий! Тот парень, которого в самом первом заезде взяли «в коробочку», и который в итоге так лихо победил. А двадцать пятый оказался гопником, которого, как и меня, привели на полигон под охраной.

Татухи на черепе скрыл шлем, и в гоночном костюме, сидя за рулём, выглядел парень, в целом, прилично. Только быковатое выражение лица никуда не делось. Если третий скользнул по нам с Фионой взглядом вполне равнодушным, то двадцать пятый пялился с откровенным злорадством.

Любят меня такие бычары, всю жизнь любили. Мир изменился, любовь осталась. Недаром говорят, что это чувство вечно.

Я приветливо помахал двадцать пятому рукой:

— Тоже рад тебя видеть.

— Кошку береги, — сплюнув в окно, обронил тот. — Её мне отдать обещали. — Залыбился, продемонстрировав отсутствие переднего зуба: — Рада, малышка?

Фиона вжалась в кресло.

Двадцать пятый заржал.

— А ты зубы береги, — посоветовал я. — Тоже вещь полезная.

Двадцать пятый начал багроветь. Но ответить не успел.

— Экипажам приготовиться, — прозвучало в наушниках.

Зашибись, блин. А я ведь даже первого заезда не видел! Ни что там нагородили на трассе — вспомнил слова Фионы о «препятствиях», — ни как тут принято эти препятствия проходить! А, ладно. В первый раз, что ли? Упрёмся — разберёмся. Раз этот гопарь-неандерталец до полуфинала добрался, то и я выгребу как-нибудь.

Ready!

Steady!

Go!

— Вперёд! — заорал я. — К победе! Славься имя твоё, Амадей! — и рванул с места.

* * *

Ожидал чего угодно — только не того, что произошло. Что трасса, ещё вчера плавно уходящая налево, вдруг резко свернёт вправо.

Тот, кто прокладывал маршрут, лёгких путей определённо не искал. Нам не добавили препятствий на старой трассе. Нас вели на какую-то новую. И, если вчера мы носились по голому полигону, то сейчас я, холодея, увидел, что вдали показались строения. Они стремительно приближались.

Многоэтажки, но не типовые стандартные, как в моём родном четвёртом Магистральном проезде. Красиво-заграничного вида, с аккуратными балконами, зеленью газонов, колоннами, витринами и нарядно сверкающими окнами.

Справа блеснула роскошной синью водная гладь. На воде, тесно приткнувшись к берегу, качались белоснежные кораблики. Вживую я таких никогда не видел, но догадался, что это яхты.

Выглядело всё почему-то до боли узнаваемо. Я точно знал, что в здешних краях никогда не был, и в то же время…