Обратный перевод

От Сафо сохранилось некоторое количество фрагментов. В числе этих фрагментов такие короткие, что их даже нельзя и переводить, — это одно или два слова или обрывки строф. Есть несколько более связанных, состоящих из нескольких строф. Можно даже думать, что стихотворение сохранилось целиком. Я с собою принес только переводы первого фрагмента этих стихотворений, потому что это наиболее известные произведения, их более всего переводили и это лучше всего сохранившееся из всего наследия Сафо; остальное — это либо клочки, либо стихотворения, сохранившиеся гораздо хуже.

Вот что писал А. Сумароков, переводя фрагмент первый Сафо. Это «Ода Афродите».

Разных, Афродита, царица тронов Дщерь Зевеса просьбу мою внемли ты:

Не тягчи мне пагубной грустью сердца,

Чтимая всеми!

Если глас мой ты со приятством слышишь,

Как ты прежде часто его внимала И, оставив дом свой, ко мне сходила, —

Сниди и ныне!

На златой ко мне колеснице ездя,

Лишь впряженных гнала к полету птичек,

В быстром беге скоростью секла воздух,

Шествуя с неба.

Птички отлетали, а ты, богиня,

С щедрым видом спрашивала с улыбкой:

«Что тебе теперь за несчастье сталось?

Сказывай, Сафа.

Объяви мне, сердце чего желает,

Чьей ты сердца склонности ищешь ныне,

И кого ты сетью поймать стремишься?

Кто востревожил?

Коль бежит тебя, за тобой побегает;

Коль даров твоих не берет, он сам даст;

Коль не любит, станет любить, как душу,

Слушать приказа».

Прииди, богиня, избавь напасти И желанье сердца исполни ныне!

Возлагаю всю на тебя надежду;

Дай ты мне помощь! [26]

Это хорошее стихотворение, очень хорошее. И отличие от Радищева в том, что тот по своей привычке, стремится к внутреннему усложнению своего поэтического слога, в то время как Сумароков стремится к тому, чтобы стихи текли. И это ему удается прекрасно. Он прекрасно чувствует, что четвертая строка каждой строфы играет особую роль: она должна разрядить всю строфу. У Радищева в конце четверостишия встречаются нейтральные части фразы (например, в конце первого четверостишия — «Тополы белы»), хотя пет никакой внутренней необходимости помещать в эту четвертую строку нечто столь нейтральное.

[26]

Сумароков А. П. Вторая ода Сафы, сочиненная по русскому переводу г. Козицкого [1768] // Парнас. С. 377–378. (Св 1849).

Спустя лет тридцать после Сумарокова перевод «Оды Афродите» делает А. Ф. Мерзляков. У него это звучит так:

Цветоносная, вечно юная,

Афродита, дщерь Зевса вышнего,

Милых хитростей матерь грозная,

Не круши мой дух ни печалями,

Ни презрением! — <…>

«Что желалось бы сильно, пламенно Сердцу страстному? — На кого бы я Излила свой огнь, изловила бы В сети вечные? — Сафо, кто тебя Оскорбить дерзнул?

Кто бежал тебя — скоро вслед пойдет;

Кто даров не брал — принесет свои;

Кто любовных мук не испытывал,

Тот узнает их, хоть бы этого Не искала ты!» <…> [27]

Как вы видите, перевод совершенно другой, античный метр сильно переосмыслен, и он пущен по путям, которыми шла русская народная поэзия: вдруг все сместилось, вдруг в этом метре зазвучало что-то ямбическое, ВДРУГ оказалось, что первый слог облегчается страшно, и все построено совсем иначе. Между тем по смыслу многое передано точнее, чем у Сумарокова, — если брать просто перевод смысла. От окончаний строф не осталось почти ничего, потому что они поглощаются совсем другим ритмом первых строф.

[27]

Мерзляков А. Ф. Гимн Венере от Сафы [1826] // Парнас. С. 403–404. (Св 1861).

Как переводить такого рода строфы, никто не знает, потому что однозначного ответа нет. Ведь если мы переводим такие строфы, стараясь воспроизвести метрику античного стиха, — то вы сами видели, что с ними получается. Мы обязательно переходим некую границу от естественности к искусственности. Если же не переводить эту метрику точно, то возникает вопрос: как переводить? Либо — современными размерами с рифмой, либо — свободным стихом. Все три ответа на вопрос, как переводить античную лирику, примерно одинаково значимы. И во всех культурах, похожих на русскую, то есть, в первую очередь, в немецкой, более или менее возможны все три ответа. Рифма, например, не вносит ничего принципиально чуждого в такого рода поэзию, потому что заведомо очевидно, что современный язык должен компенсировать отсутствующее в нем своими средствами. И таких средств у него немного — это ударение и рифма. Свободный стих тоже возможен, но, видимо, только не в лирике, где строфическое строение было бы разрушено таким принципом перевода.

Примером перевода греческой лирики современным русским языком может служить перевод «Оды Афродите» академика Корша в 80-е годы. Филолог Корш настолько блестящий, что он переводил греческую поэзию на латинский язык, — то же самое стихотворение Сафо было им переведено латинскими стихами. Насколько можно судить, этот латинский перевод — значимый; он хорош, наверное. А теперь вот — что получилось по-русски (при этом мы с вами должны в самом добром расположении духа перенестись в 80-е годы прошлого века — это эпоха Чайковского, Апухтина, Надсона и других поэтов, к которым Петр Ильич иногда прибегал, чтобы создавать свою музыку):

С высоты многоцветного трона Строя хитрые козни в тиши,

Не отвергни молящего стона Удрученной тоскою души!

О, приди! — Ведь и в годы былые,

На мольбу мою слух преклони,

Громовержца чертоги златые Ты покинуть могла для меня <.„>

«Пусть теперь он тобою не занят —

Он полюбит тебя без ума;

Пусть дичится — потом не отстанет,

Хоть бы ты охладела сама!..» <,> [28]

Вот так читается стихотворение Сафо у Корша, причем я даже осмелюсь высказать такое нехорошее предположение, что среди слушателей, возможно, есть люди, которые только теперь поняли, о чем идет речь у Сафо. Хотя её стихи переведены здесь рифмованными русскими стихами — таким вот анапестом — и вся их специфика настолько характерна именно для 80-х годов прошлого века, что, если бы потребовалось проиллюстрировать, что такое русская поэзия 80-х годов, то вполне можно было бы в качестве ответа представить это стихотворение. Когда я нашел этот перевод, то просто обомлел: какие же это замечательные восьмидесятые годы!

[28]

Сафо. К Афродите / Пер. Ф. Корта [1880] // Алексеев В, А Древнегреческие поэты в биографиях и образцах. СПб.: А. С. Суворин, 1895. С. 200–201. (Св 1866).

16 ноября 1993 г

Сапфический стих напоминает какой-то хорей, а алкеев стих — ямб, потому что ударения пришлись в нем на четные слоги; на самом деле сама эта система стихосложения совершенно другая и никакого хорея и ямба в ней нет. Это совсем другое поэтическое мышление, которое только при переводе его на современные языки и попытках воспроизводить в них это стихосложение начинает нам напоминать известные ямб и хорей. В действительности природа этого стиха совершенно другая.

Другая даже по отношению к гексаметру. Помните, мы говорили с вами о том, что гексаметр, при некотором условном измерении, можно как бы измерять в размере 4/4 [29] . Что же касается этого (лирического) вида стихосложения, то этот принцип к нему почти неприменим: как только мы начинаем указывать при этом стихе его размер, то оказывается, что этот размер нельзя выдержать, потому что встречаются такие строфы, при которых надо его менять. Это действительно проблема. Это была проблема для всего процесса осмысления такого стихосложения в

[29]

Если принять краткий слог за одну долю, а долгий — за две, тогда стопу гексаметра можно представить себе как четырехдольную, аналогично четырехдольному метру в музыке; дактилическая стопа соответствует последовательности половинной и двух четвертных нот, спондеическая — последовательности из двух половинных нот. Об этом не раз заходила речь в курсе «Всеобщая история литературы». В курсе «Начало и конец европейской литературы» гексаметру была посвящена лекция 12 октября.