Образ жизни

— В больницы она уже звонила, — сказал Виктор Григорьевич.

— Хорошо. Звоним в вытрезвитель, сначала нашего района.

Телефон долго был занят, потом молодой бодрый голос подтвердил:

— Здесь они, голубчики. Можете забрать. Проспались уже. — Пётр попросил не отпускать их до его прихода.

Вид у обоих был жалкий. У Геннадия глаз заплыл, а Михаил не вынимал руку из кармана. — Плечо болит. Вывернули, гады.

Молодой сержант выложил мелочь, изъятую из карманов, заводские пропуска, повернул к ним книгу: — Распишитесь в получении.

— А получка где? — спросил Михаил. Сержант сверился с описью.

— Деньги не значатся. Вот опись, посмотрите. Забыли, где пропили?

— Как это не значатся, — возмутился Геннадий.

— Ладно, Гена, — шёпотом сказал Михаил.

— Чо ладно, тёща мне плешь проест.

— Нет у тебя плеши.

— Я же говорю — проест.

Пётр вмешался: — Хватит. Пошли на завод и расскажите мне подробно всё, как было.

Со слов приятелей, всё выглядело вполне невинно. Немного выпили с получки, шли домой, ну, может, громко разговаривали… Подъехала машина, затолкали их в будку, ещё и накостыляли.

— В вытрезвителе одежду отобрали, тогда и обчистили, — предположил Михаил. — В день получки они всегда руки греют. Подберут, обчистят, поди доказывай. Видать, никто не валялся, так они к нам привязались.

В лаборатории Виктор Григорьевич протянул им телефонную трубку.

— Звоните жёнам. — Оба, не сговариваясь, повернулись к Петру: — Лучше ты позвони. — Пётр позвонил в бухгалтерию жене Геннадия. Сказал буднично, словно ничего не произошло: — Геннадий работает. Вчера выпили они с приятелем. Он вам сам расскажет. Не волнуйтесь.

— С Мишкой, что ли? — Тон в трубке переменился. — Рабочие у вас пьянствуют, а вы — не волнуйтесь. Сам такой же.

Пётр положил трубку. Посмотрел на Геннадия: — Готовься.

В цехе долго не снимали трубку. Потом сняли и не стали разговаривать. Пётр позвонил ещё раз. Не представился, закричал в трубку: — Кто это? Немедленно позовите… — Командный тон подействовал.

— Пока он у меня здесь под присмотром был, ничего такого не случалось. Погнался, дурак, за длинным рублём, — сказала жена Михаила. — А Генка где?

— Здесь оба. Работают.

— Ладно. Разберёмся, — и положила трубку.

— Садитесь за мой стол и пишите объяснительные, — сказал Пётр, — только честно и подробно, иначе меня подведёте и себя.

Когда слесари ушли, Пётр обратился к Виктору Григорьевичу:

— Надо вытащить мужиков. Если придёт бумага из вытрезвителя, их передвинут в самый конец очереди на жильё. Перед пенсией получат.

— Попробую поговорить с начальником канцелярии. Может, уберёт бумагу, а мы отпишем, что меры приняты.

— Разрешите, я попробую. Схожу к тому секретарю, который помог перевести их с машзавода.

— Сходи. Хуже не будет. Прихвати новые образцы.

— Отдам свою коробку со всем набором. Чёрт с ней.

В обкоме вахтёр потребовал партбилет. Пётр развёл руками. Пришлось звонить в приёмную и объяснять, что дело срочное, касается фасонных профилей, и его пропустили. В приёмной сидели солидные дядечки. Пётр настроился на долгое ожидание, но его пригласили, как только секретарь освободился.

— Что нового на фронте профилей? — спросил секретарь. Пётр открыл коробку и протянул её через стол. — В порядке подхалимажа. — Секретарь взял коробку, стал расспрашивать для чего каждый профиль.

— Если вам интересно, я могу прислать пояснение к каждому профилю.

— Да, пригодится. Так с чем пожаловал?

— Все эти профили дело рук тех двух слесарей, которых вы помогли перевести с машзавода. Мы только начали разворачиваться и тут такое дело. — Пётр рассказал вкратце, что привело его в обком, и протянул объяснительные записки.

— Интересный сигнал, — сказал секретарь, просмотрев записки.

«Так я чего доброго в штатные стукачи попаду», — подумал Пётр.

И точно в ответ на эту мысль секретарь сказал: — Будет что интересное — заходи. Бумаги оставь. Ты им веришь?

— Как себе, — ответил Пётр. Попрощался и вышел. Солидные дядечки проводили его взглядом и переглянулись.

— Вы всё же подстрахуйтесь в канцелярии, — попросил он Виктора Григорьевича. Прошла неделя, потом вторая — бумага не поступила. Слесари работали молча в тягостном ожидании неизбежного. Неожиданно позвонили из милиции. Спросили Коваля П.И. и довольно вежливо попросили прийти с рабочими. Начальник райотдела указал на стулья. — Присаживайтесь, товарищи. И чего было обком беспокоить? Пришли бы ко мне и всё уладили. Меры приняты, виновные понесли наказание.

«Стал бы ты меня слушать, — подумал Пётр, — а так живо вытянулся по стойке смирно».

Принесли ведомость и деньги в конвертах. — Распишитесь и получите.

Пётр поблагодарил майора и они вышли. На улице набрали полную грудь воздуха и шумно выдохнули.

— Ну, Пётр Иванович, вы и даёте! — Михаил остановился. — Это чтоб милиция извинялась! Расскажи — не поверят.

— Лучше будет, если это останется между нами.

— Само собой, — Геннадий протянул руку. — Спасибо, Петя. Больше не подведём. — Широко улыбнулся. — Швырну деньги тёще, пусть себе в пасть засунет.

— Сейчас бы выпить по такому поводу, — пошутил Михаил, и все рассмеялись.

Для себя Пётр тоже сделал вывод — воочию убедился, кто в доме хозяин, кто дёргает за ниточки.

Внешне ничего не изменилось: со всеми производственными вопросами шли к Петру. Представителей заводов и КБ новый начальник отправлял к нему же со словами: — Согласуйте с Петром Ивановичем, пусть завизирует, и приходите ко мне.

На самом же деле изменилось всё. Пётр погрузился в свои мысли, в коллективе угас подъём, из дела ушла душа. За годы, прожитые в детских домах и общежитиях, у Петра выработались и закрепились две черты характера: способность легко входить и свободно чувствовать себя в коллективе, и способность уходить в себя, обособляться от окружения. Жизнь заставила Петра задуматься и заглянуть дальше завтрашнего дня. Он перебрал свои возможности, зачеркнул их одну за другой, пока не осталась одна — смутная и заманчивая. Квалификация не ценилась и не оплачивалась. Платили за должность или за учёную степень. Должность зависела от партбилета, степень — открывала новые возможности. Урок карьеры по-советски развернул Петра лицом к «науке», и он начал вечерами осмысливать накопленный опыт, подбирать образцы в подтверждение осмысленного и писать тезисы будущей работы. Когда все мысли были упакованы в толстую тетрадь, Пётр показал мне её и сказал: — Поеду в Челябинск. Если потянет на диссертацию, начну писать. После защиты подамся куда-нибудь. Здесь я не вижу будущего.

Как хорошо, что человек только предполагает!..

Челябинск был выбран не случайно. Ещё считая двигатели, мы пользовались трудами кафедры прокатки политехнического института, а в последнее время стали попадаться публикации, созвучные нашим работам. Заведующий кафедрой — спокойный, культурный профессор — сразу вызвал уважение и доверие. Со временем впечатление не изменилось. Профессор выслушал Петра, попросил оставить тетрадь и сказал, что сообщит о своём решении. Через месяц Пётр оформился соискателем и засел за работу.